Приключение на миллион

— Прекрасно. Теперь прошу меня извинить, но я вынужден поднять вопрос об оплате. Завтра днем мы прибудем в Марсель и встанем на якорь в марсельском порту. Я уже предупредил банк относительно средств, которые будут перечислены на наш счет, — можете не сомневаться, все уже вымыли шеи, построились и ждут распоряжений. Надеюсь, что каждый из вас сделал соответствующие распоряжения своим банкам; если нет, вы можете связаться с ними с борта яхты. У этого парня, — он ткнул сигарой в сторону капитанского мостика, — чертова куча телекоммуникационного оборудования — все, что душа пожелает. Не то что в старые времена, когда и переносных телефонов-то не было. Прогресс, черт его дери! Ну что, вам все понятно? — За этим последовал еще один совиный взгляд. Все опять дружно закивали. — Очень хорошо. Теперь следующее. Как только мы пришвартуемся в Марселе, мы с покупателем двинем в мой банк, удостоверимся, что платеж прошел, я передам ему чемоданчик — и дело в шляпе.

Поллюс, Касуга и Пенато обменялись недоуменными взглядами.

— А, — сказал Клеб, — прошу меня простить. Это просто идиома, означающая, что дело будет сделано. Шляпы у меня с собой нет. — Он улыбнулся. — Английский язык весьма забавен, правда? Нет более путаного языка. Неудивительно, что его так любят использовать дипломаты. Ну что? Есть еще вопросы?

Касуга поднял руку:

— Мы точно сходим на берег в Марселе?

Клеб кивнул.

— Тогда мне надо будет предупредить своих коллег, — пояснил Касуга.

— Разумеется, старина, разумеется. Я полагаю, вы все захотите поболтать со своими коллегами. Юный Бенито, или как его там, с удовольствием поможет вам с ними связаться. Он очень способный мальчик, знает, на какую кнопку надо нажимать и все такое. Так что, пожалуйста, звоните на здоровье вашим коллегам, секретаршам, телохранителям и любимым в любое время дня и ночи. — Он с улыбкой кивнул Беннетту. — Вам, мистер Беннетт, я полагаю, звонить не придется, поскольку вы додумались взять секретаршу с собой — она, кстати, чертовски хороша. Что, предоставляет услуги разного рода, да?

— Ничего подобного, — сказал Беннетт, — но работник она прекрасный.

Клеб понизил голос:

— Я бы на вашем месте не оставлял ее одну в компании старины Энцо. Он, конечно, ведет себя как принц, но готов трахать все, что шевелится. Не может пройти мимо юбки, чтобы не задрать ее. Вы понимаете, о чем я? Даже не знаю, откуда у него столько энергии. — Он наклонился ближе к Беннетту. — Кстати, хотел вас кое о чем спросить. Мне казалось, что я знаю все крупнейшие инвестиционные компании в Европе, а вот «Консолидированные инвестиции» что-то не припомню. Вы давно работаете на этом рынке?

Беннетт не успел придумать корпоративную легенду себе и Анне, поэтому несколько секунд лихорадочно соображал, как ему реагировать. Он неторопливо выбрал себе сигару, закурил ее и несколько раз затянулся.

— По правде говоря, лорд Клеб, и строго между нами, это мое прикрытие.

— А, — сказал Клеб, — я так и думал. На кого работаете? Бруней? Малайзия?

— Вообще-то, на арабов, но я не хотел бы вдаваться в детали.

— Вы правы, не стоит. Деньги есть деньги, откуда бы они ни текли, верно? — Он взглянул на часы, потом повернулся к остальным. — Прошу простить меня, джентльмены, нам с Чингизом пора прогуляться по палубе. Коктейли в семь, ужин в восемь. — Он наклонился к спящему пекинесу. — Афф-афф, старина, пора вставать. Афф-афф.

Чингиз сонно поднялся и поплелся вслед за хозяином, слегка чихая каждый раз, когда проходил сквозь клубы сигарного дыма.

* * *

Туззи отпер двойные двери, ведущие в его каюту, и картинным жестом распахнул их.

— А вот это, — сказал он, — мое маленькое бедное гнездо.

Анна окинула взглядом просторную каюту, кровать под балдахином, зеркальный потолок, камин, обрамленный двумя гигантскими слоновьими бивнями, шелковые занавеси винно-красного цвета, золоченую мебель с перламутровой инкрустацией — типичная обстановка богатого борделя. На широком столе мореного дуба, совершенно не соответствуя духу комнаты, стоял закрытый алюминиевый кейс.

Анна сделала несколько шагов внутрь и остановилась около голой статуи, которая одной рукой обнимала свою грудь, а в другой держала лампу.

— Боже мой, Энцо, какая прелестная комната!

Он тяжело и меланхолично вздохнул.

— Да, но она такая одинокая. Я имею короткий pisolino[57] после обеда, а потом опять прихожу сюда вечером. И всегда я сплю со своими подушками, со своей памятью. Только с ними. Это трагично! — Он посмотрел на Анну таким взглядом, как будто собирался разрыдаться, и взял ее за руку. — О нет, жизнь прожить — это не плевать в колодец. Это тяжело.

Она сочувственно погладила его по руке, потом как бы невзначай бросила взгляд на часы:

— Ах, Энцо, смотрите, как поздно! Мне пора переодеться к ужину.