Приключения англичанина

И не смутился, увидев изобилие продуктов. Скромно отрубил себе шмат копченой рульки, прислонил меч к стене, вышел из кладовой.

Лишь на расстоянии морской мили от замка обернулся, и на глазах у него навернулись слезы. Вытер их решительно рукавом и прибавил шагу.

Пешком добрался до Бервика, откуда на товарняке, на крыше вагона, с ветерком прикатил в Эдинбург.

Прямо с вокзала направился в порт. Он вознамерился поступить юнгой на корабль и покинуть Англию, разочаровавшую его в лице взрослого своего населения.

А тут как раз началась первая мировая.

                                                     *   *   *

На военный корабль Оливера по возрасту не взяли. Да он и сам отвращался от, например, дредноутов пресловутых, на которые возлагало Адмиралтейство большие (и не оправдавшиеся) надежды. Оливера привлекали, нет сомнения, парусные суда.

Поэтому с удовольствием завербовался на угольщик «Уоллес» и совершал на черном этом бриге каботажные плавания вдоль восточного побережья. Вследствие мобилизации повсеместно ощущалась нехватка рабочих рук. Великанский подросток взят был без волокиты.

Получив аванс, телеграфировал в Шелл-Рок. Успокоил учителишек, что не украден цыганами, а решил попутешествовать, как и полагается молодому лорду.

Оставшуюся часть аванса потратил на приобретение томика Шекспира.

Но и морская служба разочаровала.

Румяные квадратные матросы поначалу понравились, а учителишки с высоты бом-брам-рея вспоминались как черные точки.

Матросы и не подозревали, что Оливер – лорд, но был он, по их мнению, малость тронутый. До драки не доходило, но они хихикали, если заставали юнгу с томиком Шекспира в руках, пусть и в свободное от вахты время. Все-то мнилось им, что юнга только прикидывается грамотным, и прикидывается именно для того, чтобы унизить их, малообразованных морячков. Они-то в свободное от вахты время собирались на баке и читали вслух газетные передовицы. Почему вслух? Вслух читать по складам легче. Забавно, что чтение то и дело прерывалось мордобоем, ведь каждый постепенно повышал голос, чтобы слышать себя самого. Они старались переорать друг друга и свирепели, когда это не получалось. В конце концов, румяный квадратный Том тумаком укладывал на палубу румяного квадратного Дика, ну, а тот, вскочив на ноги, не оставался в долгу.

О, они одобряли все меры правительства! И выкрикивали заголовки передовиц мужественными голосами! Выпятив губы и с пресерьезнейшими выражениями лиц.

Оливер с томиком Шекспира уходил на корму.

И вскоре понял, отчего матросы ведут себя столь странно. Да ведь это же они, а не он были тронутыми! Ну да, по состоянию психического здоровья не сгодились для службы на военных кораблях, вот из призывного пункта и направили их на бриг «Уоллес» перевозить уголь и прочие грязные грузы.

Оливер не мог не отметить, что и румянец у матросов этих как-то болезненно оранжев, и косоглазие у всех у них без исключения, и удивительные они для работы с парусами все же увальни.

Числясь не по военному ведомству, носили штатское, кто чем разжился, лишь бы потеплее: ватники, свитера, сапоги, – и когда сидели на баке, то напоминали полотно кубиста: мешковатые квадраты, черные и серые, а вместо лиц оранжевые овалы.

Были среди них и симулянты. Не желая принимать участие в боевых действиях, тем усерднее орали на баке.

И вдруг обхватывали обеими руками голову – не забывали притворяться, что мучаются головными болями.

От их криков у Оливера тоже постоянно болела голова.

Да, разочаровала матросская служба, разочаровала. О качка бортовая, – скрип шпангоутов неумолчный! И качка вовсе кошмарная – килевая! И розги брызг. И ор на баке. И оранжевые рожи, постылые уже.

Даже по-настоящему опасный переход из Портсмута в Калэ – с грузом плоских, как тарелки, касок для британской пехоты - не вдохновил продолжать службу.

Погоды стояли над Ла-Маншем нортумберлендские, – дожди, дожди, как стеклянные стены. Матросы замирали у борта – надеялись вовремя заметить перископ германской субмарины. Неохотно отрывались от наблюдения, чтобы выполнить команду шкипера, запаздывали с выполнением – бриг поминутно сбивался с курса.

Шкипер, опершись задом о нактоуз, снимал сапог и перематывал портянку.

«Бедлам, – бормотал шкипер. – Угробят судно без всяких субмарин».

Воздух был что да, то да, - атлантический, только дыши, однако Оливера тошнило. И не от килевой или бортовой качки, а от очередного разочарования.

И с изумлением сознавал, что скучает по занятиям даже алгеброй или латынью. А ведь увиливал от занятий этих некогда. А теперь ужасно скучал по занятиям этим. И кусал локти в темном кубрике – знания забывались не по дням, а по часам.

Но – терпел. Хотелось и силу воли испытать. Уволился с «Уоллеса» лишь по причине травмы.

Это случилось в тридцати милях к северо-востоку от Монтроза на пути в Эдинбург. Судно бодро таранило умеренные ветровые волны. Качки почти не было.

Внезапно бриг полетел в бездну, а громадный малахитовый вал накрыл его со всеми мачтами и вымпелами.

Оливер как раз сидел верхом на бом-брам-рее, куда забрался по долгу службы.