А это повар, совмещавший в своем лице должность эконома, подметил, что сэр Чарлз почти ничего не ест, а если ест, то глотает, не пережевывая, и глядит мимо тарелки.
И вот догадался же этот повар по имени Патрик Хангер, что составление меню возможно сообразовывать с его, повара, личными выгодами, сообразовывать несмотря на то, что в замке уже поселились гувернантка и учителя и, натощак, не были они способны с надлежащим рвением преподавать маленькому лорду что бы то ни было.
Оливер, между тем, в поисках недостающих организму питательных веществ бороздил окрестные овсяные поля, набивая рот зерном молочно-восковой спелости, забирался в лиственные чащи и лакомился пресными плодами боярышника, кисловатыми, с колючим белым пухом внутри, плодами дикого шиповника и горьковатыми (после заморозков якобы сладкими) плодами рябины.
Да уж, нечего сказать, хорош гусь был этот самый сэр Чарлз! Ну, понятно, что неизбывная боль от потери леди Маргарет не давала ему сосредоточиться на чем-либо менее возвышенном. Да только равнодушие его к качеству и количеству пищи объяснялось проще: алкоголики обходятся минимальным количеством пищи и низким ее качеством. Хорош, повторяю, гусь был этот самый сэр Чарлз, мой дедушка, ведь по его безусловной вине папа в течение детства и отрочества утолял голод – чем же? пресным боярышником! кислым шиповником! горькой – эх, стыдно писать – рябиною!
И это в те возрасты, когда организм особенно нуждается!
И когда Оливеру случалось посещать жилища ровесников (с целью осведомиться: «Робин-Алан-Томас, выйдешь играть?»), взрослые усаживали его за стол и кормили куриным бульончиком, котлетками из лососины, жареными шотландскими красными куропатками, лепешками овсяными и ячменными с мармеладом, и наливали ему в оловянную кружку вересковый, с градусами, мед.
Оливеру нравилась простая еда бедняков. По малолетству не сознавал унизительности этих трапез.
А может, и сознавал, хотя бы смутно, потому что в иные минуты возникало у него сильнейшее желание изменить свой незавидный (сиротский!) образ жизни, и тогда он через ржавые, сто лет не отпиравшиеся воротца в восточной стене удирал в несколько неожиданный для здешних мест ельник, удирал и бодро продирался, не забывая попробовать на зуб эти иглы, от соли сизые, ведь море было уже в непосредственной близости, и воздух искрился от микроскопических кристалликов соли. «Елки соленые!» – шептал, изумленный, разгрызая иглы, в самом деле солоноватые снаружи, но внутри сохраняющие природные вкусовые качества, и перепархивал с кочки на кочку – как эльф! как эльф! – и взвизгивал мох под башмаком, – продирался и вы-ди-рал-ся из ельника! Бегом, бегом – по колено в колокольчиках и маргаритках, по пояс через чертополох, в стеклянных волокнах тумана по макушку, кувырком в овсяницу красную и траву маррамскую, эх, вниз по склону скалы, поскальзываясь на глыбинах, кубарем в морской пырей и прочие прибрежные черные травы, – и когда вскакивал на ноги и замирал с разинутым ртом, то оказывался перед серо-зеленым, нет, дымно-серым, нет-нет, самым синим на свете морем!..
В замке худо-бедно учили Оливера: гувернантка иностранному языку (французскому) и манерам, учителя – наукам естественным и гуманитарным.
Учителей подбирал сэр Роберт. Подобрал без дураков образованных, наделенных педагогическими способностями.
Но – полуголодное существование в темных коридорах башни! И – неутешительные (во всяком случае, на любителя) виды из амбразур на всего лишь вересковые пустоши или скучнейшее зеленое море! И восточные ветры, издревле пагубные для психики англичанина! И, наконец, сэр Чарлз – как призрак, за каждым поворотом коридора!
Чтобы выдержать перечисленные условия, надобны не только педагогические способности.
Эх, дал маху сэр Роберт, купился на столичные и заграничные дипломы, размечтался о том, как в урочный вечерок порадует ученую публику чтением вслух выбранных глав из истории графства... Промахнулся сэр Роберт. Не те это были люди. Было им не до истории графства.
Ну, кто, кроме неудачников, согласился бы отправиться в нортумберлендскую глухомань? Неудачники и согласились, по преподавательскому прежнему опыту уверившиеся, что только в такой дыре им и место.
Повар, едва их увидел, сразу и засмеялся: «Эти научат».
Сэр Роберт по обязанности опекуна раз в неделю наведывался в Шелл-Рок. В пиршественном зале беседовал с преподавателями о достижениях современной педагогики. И тогда подлый повар выказывал себя с наилучшей стороны, стараясь заслужить доверие.
На первое подавал суп шотландский из баранины, затем – форель, запеченную в тесте, ветчину и говядину вареную с картошкой или шпинатом, – все, как положено, вполсыра, зато на серебре. Для привередливых, пожалуйста, предлагались горчица, уксус, маслины. На второе появлялись национальные жареные куропатки, красные и черные, дикая утка в соусе винном, паштеты и сыры нескольких сортов, плум-пудинг специально для гувернантки, а на сладкое: яблоки и груши, грецкие орехи, миндаль, фиги и апельсины.