Приключения англичанина

Но поскольку парусный мастер не унимался, он волей-неволей узнал и о том, что на шестнадцатом году замужества Анна умерла, а пятнадцатилетнюю дочку по великому блату устроил Уорик в конструкторское бюро предприятия по специальности техник чертежного дела с ученическим поначалу сроком и жалованьем. «Вот уже четыре года чертит мисс Эмилия выкройки парусов, приобрела навыки и заслужила уважение сотрудников, но, как вы сами, наверное, догадываетесь, сэр, ответственность за материальное обеспечение дочери продолжаю нести я. Да, сэр, приходится даже совершать неблаговидные поступки ради… – Тут Уорик поднялся со стула и, положив руку на живот, торжественно заявил, что хищение парусины он совершает ради материального обеспечения дочери, то есть, это во-первых, а во-вторых, чтобы иметь возможность употреблением спиртных напитков не в ущерб семейному бюджету заглушать память об Аннушке, которая вспоминается кажинный день, кажинную ночь… – Уорик всхлипнул. – А дочка попрекает воровством и пьянством! – сказав это, он сообразил, что гость, пожалуй, может испугаться и убежать, не пожелав знакомиться с такой суровой дочкой, и поспешно добавил: – Нет, вообще-то она хорошая…

Оливеру вдруг стало стыдно за свое равнодушие к исповеди парусного мастера. «Вот уж я действительно модернист, – мысленно выругал он себя. – Старик явно испытывает дефицит общения. Конечно, он сам виноват, штрейкбрехер несчастный, и все равно жалко его. Какой никакой, а пролетарий».

А потом Оливер все-таки зевнул. Все-таки уж очень ему было скучно.

Уорик, заметив зевок, спохватился, схватился за недогадливую голову: «Да ведь мы же простаиваем! Это я виноват, заболтался!» Отпустив голову, наполнил стаканы.

Приняли еще раз по двести и еще раз по двести. Оливер был теперь не только сытым, но и пьяным. Зевал уже в открытую. Пора было возвращаться в свой постылый холостяцкий флэт, на Стоун-стрит, но что-то, помимо недопитого виски и недоеденного пудинга, заставляло его оставаться на месте. Он попытался понять, и не смог, что же именно мешает ему встать, попрощаться и пусть нетвердым, но решительным шагом направиться к выходу. Переводил осоловелый взгляд с одного предмета мебели на другой и недоумевал: «Да что же это, в самом деле, удерживает меня здесь, помимо виски-то недопитого и пудинга-то недоеденного? Ну, никак не возьму в толк, хоть убей…»

Внезапно его осенило, что он ждет прихода дочки парусного мастера. Причем ждет уже давно, с момента собственного здесь появления.

«А что если дочка эта не только хороша собой, – размышлял он, – но и соответствует требованиям среднестатистического английского жениха, то есть работящая, домовитая, с уживчивым характером, способная угадать, чего хочет мужчина в тот или иной миг: ласки, сочувствия или чтобы его просто оставили в покое? О, в таком случае я готов на ней жениться и ее воле безоговорочно подчиниться, и делать все, как она прикажет, даже прекратить занятия литературой, поскольку занятия эти малоперспективны в плане материального обеспечения, особенно когда родятся дети, ну что же, не беда, устроюсь куда-нибудь на службу, вон Т. С. Элиот служит же клерком в банке – и ничего, справляется. Только нужно срочно расплеваться с красными, розовыми и розоватыми, а то в любом отделе кадров вычислят по своим каналам мое участие в социалистическом движении, и тогда, понятное дело, от ворот поворот. Х-м, х-м, а погожу-ка я, пожалуй, устраиваться куда бы то ни было, лучше сначала посоветуюсь с Эмилией, она, возможно, девушка рассудительная, возможно, имеет смысл продать акции, положить деньги в банк под проценты? Ну, посмотрим, посмотрим, подумаем вместе. И уж конечно, придется бросить пить, чему я, впрочем, и сам буду рад, попил свое, хватит, ну разве что с Уориком раз в год, на Рождество (чаще-то зачем?) под хорошую закуску. Надеюсь, Эмилия умеет готовить, а то овсянка уже поперек горла… Ничего себе, однако, разыгралось нетрезвое мое воображение!»

Вдруг распахнулась входная дверь, и тотчас Уорик сноровисто полез под стол. На пороге стояла худощавая девушка в парусиновых штанах и тельняшке, каштановые ее локоны шевелил сквозняк.

– Это она и есть? – непроизвольно пригнувшись, шепотом спросил Оливер.

Словно подтверждая его догадку, девушка уперла худощавые руки в худощавые боки и полоснула застигнутого на четвереньках Уорика синим, как молния, взором.

Она была бледна от негодования и раскрыла рот, чтобы, как обычно, отчитать отца за воровство и пьянство.

– Доченька, – жалобно сказал Уорик, высунувшись из-под стола и щурясь от нестерпимо синего блеска, – а у нас гости…

Девушка неожиданно потупила взор. И рот тоже закрыла, так и не издав ни звука.

Дело в том, что от чувств, мгновенно ее переполнивших, она на две-три минуты потеряла дар речи.