Приключения англичанина

«Привет, Федосей. Вот решил тебе написать, потому что времени свободного навалом, я в лазарете, заболел ангиной плюс еще кое-что подцепил. Понимаешь, сразу по прибытии повели нас в баню, где вода была чуть теплой и сквозняки цапали за голые икры, как взбесившиеся кошки. На другой день проснулся с клубком колючей проволоки в горле, мышцы болят, кости ноют, в общем, свет не мил. И вдобавок, страстное желание чесать шею и плечи. Сделал все-таки вместе с остальными зарядку, но на политзанятиях в душной ленкомнате стало мне совсем худо. Мокрый от пота, чесался как мартышка. В перерыве обратился к сержанту, за неимением голоса жестами показал, что нуждаюсь в медицинской помощи. Сержант отвел меня в санчасть, где я, пунцовый от смущения, обнажил шею перед хорошенькой синеглазой медсестрой (в тугом черном свитере и сахарно-белом халатике внакидку). Синеглазка подала мне лист чистой бумаги и спросила: «Расческа есть?» Я кивнул. «Давай чеши голову». Я выполнил ее требование, и тотчас на бумагу высыпалось несколько мелких, розовато-коричневых насекомых. Сержант, лишь только увидел их, осклабился: «Зачем же ты мандавошек с собой в армию прихватил? На память о любимой?» Синеглазка, хохоча, стала хлестать его полотенцем и выгнала, а меня заключила в келью три на три метра, с умывальником, столом и кроватью, то есть изолировала от общества. «Жди, сейчас доктор придет», – сказала она и ушла. После бедлама казармы сия келья показалась мне райским уголком. Во-первых, пространство для одного человека огромное. Во-вторых, тишина. Только почему-то отключено паровое отопление, хотя на дворе минус тридцать. Итак, за стенкой булькал в трубах кипяток, а я через минуту застучал зубами от холода. Впрочем, через две минуты пришла синеглазка и принесла электрический обогреватель. Вслед за нею явился молодой, баскебольного роста, доктор-старлей. Синеглазка смотрела на него снизу вверх с обожанием. «Откуда призван?» – осведомился доктор дружелюбно. Узнав, что из Ленинграда, просиял: «Я же заканчивал вашу академию!» и, чтобы не оставалось у меня сомнений в том, что он действительно пожил какое-то время в Ленинграде, добавил, понизив голос: «Эдита Пьеха, между прочим, в рот берет». Я промолчал. «Ну ладно, – вздохнул доктор, – показывай, что там у тебя». Я разделся до пояса и показал ему до крови расцарапанные плечи и шею. Тут вошла пожилая женщина-монголоид в белом халате и сапогах и приказала снова чесать голову над бумагой. Я чесал, насекомые сыпались. «Типичная лобковая вошь!» – возмущенно воскликнула пожилая. Я с не меньшим возмущением указал пальцем на свое темя – мол, какая же лобковая? она же вон откуда упала! «Ты что, немой?» – удивилась пожилая. «Ангина у него, Марьям Касымовна», – пояснила синеглазка. «А если ангина, так нечего по бабам шастать», – отрезала Касымовна. Старлей подмигнул мне: «Ух, сильны ленинградцы! Вас же только вчера привезли, и уже успел сходить на сторону!» Синеглазка подхалимски хихикнула. Все же было решено уточнить класс и вид моих насекомых, поэтому одного из них (одну?) унесли на зеркальце под микроскоп. Касымовна, уходя, окинула меня презрительным взглядом. Под халатом у нее была офицерская гимнастерка темно-зеленого сукна. Какое-то время я снова побыл в одиночестве. В келье стало теплее, но меня бил озноб. К тому же, я теперь чесал еще и затылок, чистосердечно недоумевая, откуда могли взяться у меня лобковые вши. Ну откуда, если я только о Лидке последние месяцы и думал, а других девчонок просто не замечал? Одиночество мое было нарушено появлением гражданского старичка с добрым, цвета свеклы, лицом и упреждающим запахом алкоголя. Старичок имел при себе портфельчик, из которого извлек машинку для стрижки волос, ножницы и бритву. Остриг и обрил меня всего: голову, грудь, подмышки, живот. Потом под его наблюдением я сам состриг себе волосы на мошонке. «А ты шустрый пацанчик, шустрый, – приговаривал старичок. – В первую же ночь сориентировался! Небось, в поселок бегал? Так вот, знай: поселок етот на месте расформированного лагеря стоит. И живут в ём бывшие зечки. Они, конешно, для тебя уже старые. Но дочки ихние и внучки тоже все бляди и приститутки». Из-за отсутствия голоса я не был в состоянии убедить его, что понятия не имею, где расположен этот кошмарный поселок, смиренно помыл выбритые места и смазал их вязким серым веществом, каковое целитель мой называл «ртутной мазью» (красивое название, но не думай, что мошонка моя ныне лучится зеркальным блеском – мазь, повторяю, серая). Старичок оставил мне целую баночку этого вещества, наказав намазываться в течение трех дней. Когда он ушел, я снова предался размышлениям – на сей раз о том, что означает случившееся со мной, в смысле не каверза ли это все тех же... Ладно, о них в другой раз. Итак, я задумался, а когда очнулся, то увидел на столе перед собой сучащую лапками розовато-коричневую букашку! Откуда же, проклятье, она свалилась? Ну не с Луны же! Но ведь и не с лобка же!