Приключения англичанина

Сэр Ричард, уж на что, казалось бы, немудрящий рубака, и тот к сорока годам притомился на воинской службе, каковая подразумевает ведь постоянное пребывание в коллективе со всеми вытекающими минусами. Ну да, собирался еще помочь баронам отстоять Хартию, но в глубине-то души было ему уже это все по барабану.

Ну, а сэр Эдгар, сызмала объятый экзистенциальным ужасом, вообще сторонился людей. Короче, предки мои в подавляющем большинстве были аутсайдерами и, кто инстинктивно, а кто и сознательно, уклонялись от участия в каких бы то ни было, ну, скажем так, массовых мероприятиях.

Вот и я никак не умел найти общий язык с товарищами по службе, помирал со скуки, когда, ностальгируя, принимались они повествовать, как на гражданке со стаканом водки во лбу ломились, бывало, в общагу к девчатам, и уж совсем становилось мне тоскливо, когда Тима от имени бригады принимался упрекать меня в нерадивости, дескать, вместо того, чтобы, честно отпахав восемь часов, вернуться в казарму и писать письма родным и близким или смотреть телевизор в ленинской комнате, приходится им задерживаться на объекте и помогать лодырю довыполнить норму, поскольку в советской армии ответственность за провинность индивидуума распространяется на коллектив, с которым он сосуществует, и за плохую работу одного члена бригады расплачиваются все остальные: всех посылают дежурить вне очереди на кухню или разгружать платформы со щебнем – ночью, бля, в мороз, бля.

Сходные обвинения бригада предъявляла и Рослику, клеймя его за индивидуализм и саботаж, с той лишь разницей, что он для них был все ж таки «своим», в смысле, таким же, как они, еще недавно простым рабочим пареньком, правда, наглым, конечно, до беспредела, но зато понятным, тогда как я, норовивший при любой возможности уединиться с блокнотом, их раздражал, ну, че, в натуре, этому англичанину неймется, че он там все пишет, мало, что ли, мы из-за него однажды намерзлись на плацу, выслушивая нравоучения подполковника.

Хочу ответственно заявить, что я не считал себя вправе игнорировать неблагоприятное о себе мнение коллектива и, следуя пожеланию Тимы, неоднократно предпринимал попытки поразмыслить над тем, как жить дальше, да-да, ломал голову, шевелил мозгами, напрягал извилины…

О физическом напряжении, каковое испытывал, размахивая кувалдой или катая тачку с тяжелым строительным мусором, и говорить нечего: широчайшие мышцы спины, грудные и дельтовидные мышцы, брюшной пресс, – все напрягалось.

А после отбоя падал в койку и, уже мало чего соображая, смотрел на Луну в окне – иногда серебряные человечки карабкались по ее поверхности, пищали что-то по-английски, это были американские космонавты, и, заслышав родную речь, я, лежа в душной, залитой лунным светом казарме, был растроган и чуть ли не всхлипывал от нахлынувших воспоминаний, но мог бы и всхлипывать, все равно в этот час всем было на меня наплевать, двести с лишним человек вокруг тоже всхлипывали во сне, и ворочались с боку на бок, а еще они стонали, ухали-охали, храпели-сопели, и елозили под шерстяными одеялами, и шептали заветные девичьи имена, и панцирные сетки гудели-дрожали, и двухъярусные железные койки, скрипели и ходили ходуном…

В одну из таких ночей забился, замахал руками, проснулся сосед мой слева, рядовой Решетников.

– Леха! – зашептал он отчаянно. – Леха, ты спишь? Леха, видение мне было…

– Подумаешь, – сказал я, – нашел, чем удивить. У меня тоже иногда случаются видения. Например, недавно я довольно отчетливо видел некую допризывную девушку, и таял, лепетал, боготворил ее совсем как на гражданке когда-то. Ну, и что такого? Погляди, что вокруг творится, но это же естественное состояние молодых людей, оторванных…

– Да не о том ты говоришь! – рядовой Решетников схватил меня за рукав исподнего. – Понимаешь, сегодня, как и всегда, нырнул я после отбоя в коечку, устроил из одеяла кокон и заснул. Вернее, я сначала подумал перед сном. Хочешь, расскажу, о чем подумал?

– Ну?

– О лакомых горбушках, вот о чем! – продолжал рядовой Решетников. – Ну почему они всегда достаются именно Рослику? И представь, я понял, в чем тут дело. Ведь если Рослик превосходит всех нас физическими данными, то и вбегает он в столовую первым, потому что в строю Мочалов располагает людей не по нравственным достоинствам, а по росту. Понял, к чему я веду?

– Нет, – солгал я.

– А к тому, что такие, как ты, помогают насаждать неравенство!

– Что ты мелешь, Вова?

– А то, что ты как романтик всегда готов предпочесть равенству и братству бессмысленную красоту и грубую физическую силу, воплощением коих для тебя является Рослик. Вот мне и привиделось, что ты хочешь вставить его в свое повествование, такого, ах-ах, зеленоглазого, ах-ах, чуть ли не демонического…

– Это же метафора, – перебил я проницательного и, в общем-то, желающего мне добра рядового Решетникова. – Не то тебе привиделось.