Приключения английского языка

In a somer seson, whan softe was the sonne,I shoop [wrapped] me into shroudes [garments] as I a sheepwere…Ac on a May morwenynge on Malverne hillesMe bifel a ferly, of Fairye me thoghte.

[I had a marvellous dream as if by supernatural intervention](Летнею порой, когда солнце грело,Надел я грубую одежду, как будто я был пастухом…Но как-то в майское утро на Мальвернских холмахСо мною приключилось нечто удивительное; оно показалось мне чудом.[Мне приснился дивный сон, будто навеянный свыше.])

Он оживляет аллитерационный стих, применяя его как основу, и его сны – о христианской жизни, о тяжелом положении бедняков и порочности духовенства – становятся более правдоподобными благодаря простоте описания. Ленгленд пишет:

Ac I beheelde into the eest an heigh to the sonne,I seigh a tour on a toft, trieliche ymaked…

И в переводе на современный язык:

Это должно было отражать язык народа, и этим языком Ленгленд продолжает начинание Уиклифа. Этот язык и его поэзия предваряют «Путешествие Пилигрима в Небесную Страну» и другие произведения, имеющие принципиальное значение для протестантского английского языка Реформации. Однако, по правде говоря, это все, что мог сделать в те времена поэт.

Несмотря на осуждение и гонения со стороны Церкви, после смерти Уиклифа копии его перевода Библии продолжали производить и распространять, даже когда смерть грозила только за обладание любыми произведениями Уиклифа. С поразительной отвагой католики, распространявшие английский язык, были готовы бросить вызов папе и рисковать жизнью и бессмертной душой ради возможности читать англичанам слово Божье на родном языке.

Но церковная иерархия не могла этого допустить. В 1412 году, спустя 24 года после смерти Уиклифа, архиепископ Кентерберийский приказал сжечь все труды Уиклифа и в письме к папе римскому привел список из 267 примеров ереси, «достойной сожжения», которые, по его утверждению, были обнаружены на страницах Библии Уиклифа. «Этот гнусный окаянный сын Змия, вестник и порождение Антихриста, Джон Уиклиф превысил меру собственной порочности, провозгласив целесообразность нового перевода Священного Писания на родной язык», – заявлял он.

В наше гораздо более светское время может возникнуть вопрос: к чему весь этот гнев? Что такого он натворил? Возможно, его бы помиловали, будь он классическим оксфордским богословом, довольствовавшимся исключительно переводом Библии. И если бы он не обрушился на Церковь, не бросил вызов ее мирской суете, не примешал богословскую критику к общественным беспорядкам, последовавшим за эпидемией чумы, удалось бы ему в таком случае впустить английский язык через главные двери и провести его по нефу к высокому аналою, на котором лежит Библия? Вряд ли. Правда, откровенная и циничная, заключалась в том, что латынь была признана языком Библии; это не подлежало пересмотру. Уиклиф представлял угрозу для устоев Вселенской церкви единого невидимого Бога. Это был уникальный пример могущества, воплощенного в языке.

Церковь не остановилась и на этом. В 1414 году император Сигизмунд, король Венгрии, созвал Констанцский собор. Это был самый впечатляющий совет, когда-либо созванный католической церковью. В следующем году Уиклифа признали еретиком, а весной 1428 года было приказано извлечь его останки из освященной земли.

В присутствии примаса Англии останки Уиклифа были выкопаны и сожжены. Предполагалось, что тем самым его лишают надежды на вечную жизнь, поскольку в день Страшного суда, когда тела покойных воскреснут, чтобы воссоединиться с душами избранников Божьих, душа Уиклифа не сможет воссоединиться с телом, и он окончательно погибнет, если раньше не сгинет в аду, о чем они с надеждой молились.

Библия осталась латинской, а неудача Уиклифа должна была послужить безжалостным уроком любому глупцу, задумавшему предпринять нечестивые нападки на Церковь, отстаивая английский язык.

Останки Уиклифа были сожжены на небольшом мосту через Свифт – приток реки Эйвон. Пепел был выброшен в реку. Вскоре появилось предсказание лоллардов:

8. Язык государства