– То, о чём вы говорите, Ариэль, возвышенно и прекрасно, но вы словно живёте в каком-то выдуманном мире, а в реальном мире всё по-другому. Я смотрел на королеву и понимал, что не могу жить, не видя её. Когда её не было рядом со мной, в моей душе словно открывалась чёрная дыра, и заполнить эту пустоту мог только взгляд на неё. Я не мог без неё жить, не мог дышать. Без неё весь мир терял для меня смысл, меня уже ничто не радовало, даже моя блистательная слава. Королева должна была стать моей, и ведь она тоже хотела этого, но между нами была пропасть, поэтому мы оба невыносимо страдали. А вместе с нами так же невыносимо страдал ещё один человек – король Артур.
– Я всё никак не могу понять самого главного. Если королева стала половинкой короля, если они соединились друг с другом в священном браке, почему вы так стремились к чужой половинке? Ведь она не была вашей.
– А что если мы с королевой были созданы друг для друга и должны были стать половинками друг друга, а их с Артуром брак был просто ошибкой?
– Такое вряд ли возможно. Вы можете разорвать пополам хоть миллион листов бумаги, потом свалить их половинки в кучу, потом взять одну из них и будет несложно убедиться, что из всего миллиона с ней совпадает по краям только одна. Как тут можно ошибиться? Или две части образуют единое целое, или не образуют. Это должно быть для обоих настолько очевидно, что, кажется и ослепнуть недостаточно, чтобы ошибиться в таком вопросе. А если два человека, не созданные друг для друга, вступают в брак, значит они оба настолько безумны, насколько это вряд ли бывает.
– Вы всё правильно говорите, благородный Ариэль, – виновато улыбнулся Ланселот. – Так оно всё и должно быть, но в жизни почему-то не так. Мне не известно, чьей половинкой была королева – моей или короля. Я не знаю, кто ошибся. Видимо, я слеп и безумен в той самой степени, какой по-вашему вообще не может быть. Всепоглощающая страсть вытеснила из моей души всё, чем я до этого жил. Я презрел долг, забыл о чести, я предал самого замечательного в мире короля, служить которому было для меня счастьем. Я проклинал себя за это, но ничего не мог с собой поделать. Забыть о королеве, хоть на мгновение представить, что она никогда не будет моей, было выше моих сил. С тех пор радость навсегда оставила меня, я знал лишь два вида страдания: когда её не было рядом, мою душу мучил холод пустоты, а когда видел её, душа сгорала в огне от мысли о её недоступности. Всё это, конечно, было очень неправильно, но неужели есть на свете человек, который может приказать своей душе, чтобы она не болела? Можно ли остановить боль движением мысли, пусть даже и самой праведной мысли?
– Дорогой Ланселот, вы наконец произнесли то слово, которым называется ваше отношение к королеве. Это страсть. Болезнь души, которая перешла уже в неизлечимую фазу. Когда ваша страсть ещё только зарождалась, её не так уж сложно было задавить – движением праведной мысли, молитвой, обращённой к Богу, да и просто более чутко прислушавшись к голосу своей совести. Если бы вы тогда осознали, что стоите на краю пропасти, если бы от всей души взмолились: «Господи, я не хочу этого!» – страсть не завладела бы вами с той страшной силой, о которой вы говорите.
– А я наоборот хотел этого, мне нравилось зарождение страсти, я был даже счастлив тем, что во мне рождается такое великое чувство…
– Великое и прекрасное, как дракон, соблазняющий своей мощью и великолепием. Но дракон – это зло. А вы не только не боролись со злом, но и галантно пригласили его в свою душу, чтобы оно там росло и развивалось. В итоге вы испытываете ту боль, которую теперь уже ничем не унять. А всё потому, что вы назвали страсть любовью, хотя между ними нет ничего общего. Не могу понять, как можно болезнь называть здоровьем, зло именовать добром. Любовь – это то, что приводит нас к Богу, а страсть уводит от Бога. Любовь созидает мир, страсть разрушает его.
– Если бы нам тогда именно так всё это и понимать… Мы были слишком плохими христианами. И всё-таки мы были христианами. Когда король Артур покинул этот мир, ничто не мешало нам с королевой наконец соединиться. Но вместо этого она ушла в монастырь. Вы не представляете, благородный Ариэль, как прекрасна душа королевы, как она чиста и возвышенна. Даже страдая от тяжёлой болезненной страсти к недостойному Ланселоту, она всё-таки смогла сохранить в себе ту чистоту, которая зовёт её душу к Богу. Я разыскал её с большим трудом, увидев меня, она потеряла сознание. Какой рассудок выдержит это страшное напряжение сдерживаемой страсти?
– Рассудок, который опирается на любовь, а значит – на Бога.