Приключения барона Мюнгхаузена

После шестнадцатидневного путешествия мы достигли противоположного края острова и здесь нашли целые равнины заплесневевшего сыра, который так ценят настоящие гурманы. Однако вместо сырных червей на нем росли превосходные фруктовые деревья: персики, абрикосы и множество других сортов, совершенно неизвестных нам. На этих деревьях поразительной высоты, с пышной кроной, помещалось громадное количество птичьих гнезд. Так, нам бросилось в глаза гнездо зимородка, окружность которого была впятеро больше окружности купола на соборе Святого Павла в Лондоне. Это гнездо было искусно сплетено из гигантских деревьев, и в нем лежало – постойте, дайте-ка припомнить! – по крайней мере пятьсот штук яиц, причем каждое было размером с ведро. Птенцов в них мы не могли видеть, а только слышали их писк. Когда нам с большим трудом удалось продолбить одно такое яйцо, оттуда вышел неоперившийся птенец, который был значительно крупнее двадцати взрослых коршунов. Только что мы успели выпустить его на волю, как старый зимородок слетел вниз, кинулся на нашего капитана, схватил его когтями, поднялся с ним на целую милю вверх, избил несчастного своими крыльями и швырнул в море.

Все голландцы плавают как крысы; пострадавший капитан вскоре благополучно вернулся к нам, и мы поспешили обратно к своему кораблю, но уже другой дорогой, благодаря чему встретили на пути немало нового и занимательного. Так, мы подстрелили двух диких быков с одним рогом между глаз. Потом нам стало досадно, что мы их убили, лучше бы последовали примеру тамошних жителей, которые приручают этих животных, а потом ездят на них, как мы на лошадях, в упряжке и верхом. Их мясо, по рассказам, чрезвычайно вкусное, но местное население, питающееся исключительно молоком и сыром, считает его совершенно излишней роскошью.

Когда нам оставалось еще два дня пути до нашего судна, мы увидали троих людей, подвешенных за ноги к высоким деревьям. Я осведомился, чем заслужили они такое жестокое наказание, и услыхал в ответ, что виновные побывали в чужих краях, а по возвращении домой обманули своих друзей, описав им места, которых никогда не видели, и рассказав о вещах, никогда не происходивших в действительности. Я нашел подобную кару весьма справедливой: первая обязанность каждого путешественника – строго придерживаться истины.

Добравшись до своего корабля, мы подняли якорь и отплыли от берегов этой удивительной страны. В момент нашего отплытия все деревья на берегу, не исключая самых больших, дважды поклонились нам, словно по команде, после чего опять выпрямились.

Три дня носилось наше судно по волнам, неизвестно в каких широтах – мы по-прежнему плавали без компаса, – и вдруг очутилось в море совершенно черного цвета. Мы попробовали на вкус мнимую черную воду, и – что же вы думали? – она оказалась превосходнейшим вином! Тут нам пришлось остерегаться, иначе бы весь экипаж спился. Однако общая радость была непродолжительна. Несколько часов спустя нас окружили киты и другие животные исполинских размеров. Между ними было одно, величины которого никто из нас не мог охватить глазом даже с помощью всех подзорных труб. К несчастью, мы заметили это чудовище, лишь подойдя к нему на довольно близкое расстояние; еще минута, и оно втянуло наш корабль со всей его оснасткою и с надутыми парусами в свою страшную пасть сквозь зубы, по сравнению с которыми мачта самого большого военного корабля казалась тонкой палочкой.

После того как мы пробыли некоторое время в пасти морского исполина, он глотнул непомерное количество воды и спровадил наше судно, являвшее собою, без сомнения, немаленький кусок, в свой желудок. Здесь все было застывшим, точно мы отстаивались на якоре при мертвом штиле. Воздух, которым приходилось дышать в утробе чудовища, говоря по правде, был тяжел и горяч. И чего только не валялось в нашей темнице: якоря, канаты, шлюпки, барки и немало больших кораблей, частью нагруженных! Все это было проглочено ненасытной тварью. Что-либо делать здесь мы могли не иначе, как при свете факелов. Для нас померкли и солнце, и луна, и прочие небесные светила. Дважды в сутки чередовались в этой ужасной бездне прилив и отлив. Когда животное пило, вода поднималась; когда оно выпускало ее из себя, суда садились на мель. По приблизительному и скромному расчету количества поглощаемой им за один раз воды было более чем достаточно для того, чтоб наполнить Женевское озеро, имеющее в окружности тридцать миль.