Приключения барона Мюнгхаузена

Обрадованный такой вестью, я тотчас поворотил назад, и передняя половина моей лошади, остававшаяся еще в моем владении, привезла меня на указанный луг необычайно быстрым галопом.

На мое счастье, здесь я действительно отыскал и другую ее половину, причем, к своему немалому удовольствию, убедился воочию, что задняя половина как ни в чем не бывало предается невинному развлечению. Оно было выбрано удивительно кстати. Самый изобретательный церемониймейстер не сумел бы придумать ничего более подходящего для забавы безголового субъекта.

Одним словом, отрубленная часть моего чудо-коня в кратчайший срок уже успела завязать весьма близкое знакомство с гулявшими тут кобылицами и, должно быть, забыла о своем недавнем злоключении, судя по задору и веселью ее конского гарема.

При этом, конечно, голова совсем не принималась в расчет, так что жеребята, обязанные своим существованием этим игривым минутам, должны были появиться на свет никуда не годными уродами, у которых не окажется всех органов, временно отсутствовавших у их отца.

Как бы то ни было, я получил неопровержимое доказательство того, что обе половины моей лошади вполне жизнеспособны, а потому велел послать за нашим ветеринаром. Тот, недолго думая, составил половины вместе и сшил молодыми побегами лавра, случившегося под рукой весьма кстати.

Шов благополучно зарубцевался, но тут стало твориться нечто удивительное, подобающее лишь столь прославленному коню. Побеги пустили корни в его теле, стали расти вверх и образовали надо мною густолиственный намет, так что впоследствии я мог с огромной важностью кататься верхом, осеняемый нашими общими лаврами.

* * *

О другом неприятном последствии жаркого дела с турками я упомяну лишь мимоходом.

В ожесточенной стычке я так яростно, так долго и неутомимо разил врагов, что моя правая рука, расходившись, не могла никак уняться и упорно продолжала крушить воображаемого супостата, которого давным-давно уже и след простыл.

Чтобы не колотить ни за что ни про что ни самого себя, ни своих людей, когда они приблизятся ко мне, я был принужден забинтовать свою руку и целую неделю носить ее подвязанной, точно она была отрублена у меня по самый локоть.

* * *

От человека, сумевшего объездить такого дикого коня, как мой литвин, можно с полной вероятностью ожидать, государи мои, также и других чудес ловкости по части акробатического искусства и верховой езды, чудес, которые показались бы несколько неправдоподобными, если бы ими вздумал хвастаться первый встречный. Вот судите сами.

Однажды осаждали мы не помню уж какой именно город, и нашему главнокомандующему до зарезу приспичило разузнать о положении дел в неприятельской крепости.

Между тем незаметно проскользнуть мимо всех передовых постов, пикетов и наружных укреплений неприятеля было очень сложно, почти невозможно. Вдобавок у нас не находилось ни одного человека, способного успешно выполнить такую замысловатую задачу.

Побуждаемый служебным усердием и кипя отвагой, я, пожалуй, чересчур опрометчиво и поспешно взял это дело на себя.

План мой отличался смелостью и простотой. Встав около одной из самых больших наших пушек, я дождался момента, когда грянул выстрел, и тотчас же вскочил верхом на пушечное ядро с целью полететь на нем в осажденный город.

Однако во время этого воздушного полета я одумался на полдороге, и в голове у меня возникли неотвязные сомнения в разумности моего плана.

«Гм, – говорил я сам себе, – в крепость, положим, ты попадешь, а вот как выберешься оттуда? И что с тобою там сделают? Тебя сразу же примут за шпиона да и повесят на первой виселице, а такой постыдный конец не подобает барону Мюнхгаузену».

Вследствие таких соображений я перестал колебаться и, встретив пушечное ядро, пущенное осажденными в наш лагерь, проворно перескочил на него, пользуясь таким прекрасным случаем.

Минуту спустя я попал уже к своим, хотя и не сделав дела, но зато вполне здрав и невредим.

* * *

Как я, так и моя лошадь, славились умением шутя брать любые барьеры. Ни рвы, ни изгороди никогда не заставляли нас сворачивать с прямого пути.

Однажды мчался я верхом по следу зайца, которому надо было пересечь большую дорогу. Как раз в ту минуту по ней проезжала карета с двумя красивыми дамами. Экипаж заслонил от меня бегущего зверька. Но тут моя лошадь так стремительно и легко проскочила со мной над каретой (а в каретных окнах стекла были спущены), что я едва успел на лету почтительно снять шляпу и извиниться перед дамами за такую смелость.

В другой раз я захотел перепрыгнуть верхом через болото, показавшееся мне с первого взгляда значительно ýже, чем я нашел его, допрыгнув до его середины. Удерживаясь непосредственно в воздухе, я круто повернул обратно, к тому самому месту, откуда прыгнул, чтобы теперь получше разогнать лошадь.

Однако и второй прыжок вышел неудачным: мой конь немного не достиг противоположного берега, оборвался, и я очутился в болоте по самую шею.