Приключения Барона Мюнхгаузена

Новые шванки немецкого текста помогают читателю понять барона и в иной ипостаси. Барон Мюнхгаузен превращается под пером Бюргера в отличного выдумщика и беззаветного мечтателя, ведь его стремление к подвигам еще раз подтверждает неумение барона в действительности достичь результатов, хотя бы отдаленно напоминающих успехи в его фантазии. Барон-банкрот стал фантазером, который не желает мириться с ограниченностью своего существования и стремится любой ценой вырваться из привычных и узких рамок жизни. Барон Бюргера стал человеком, использующим фантастику для преобразования серой обывательской действительности в необыкновенный мир, но в то же время в мир, который возможен благодаря особой логике сказки, возможен в той мере, в какой человек в состоянии подняться над рамками мира, выйти за них, поверить в собственные силы.

Рассмотрим примеры добавлений Бюргера. Обратимся к первому абзацу книги[292]: «Я выехал из дома, направляясь в Россию, в середине зимы, с полным основанием заключив, что мороз и снег приведут наконец в порядок дороги в Северной Германии, Польше, Кур- и Лифляндии, которые, по словам всех путешественников, еще хуже, чем дороги, ведущие к храму Добродетели, — выехал, не потребовав на это особых затрат со стороны достопочтенных и заботливых властей в этих краях

. Я пустился в путь верхом, ибо это самый удобный способ передвижения, если только с конем и наездником все обстоит благополучно. При таких условиях не рискуешь ни Affaire d'honneur с «учтивым» немецким почтмейстером, ни тем, что томящийся жаждой почтовый ямщик станет заворачивать по пути в каждый трактир»

[293].

Как мы видим, даже в пределах одного абзаца Бюргер, если считать по немецкому оригиналу, ввел примерно 47 новых слов[294]

. При этом введенные им фразы достаточно красноречивы. Уже в первом абзаце Бюргер нелестно отзывается о правительствах, прикрывая свою издевку эпитетами, призванными их возвеличить. Бюргер насмехается и над пристрастием своих современников к вину. Вспомним, что Гёте писал по этому поводу: «В Йене и Галле грубость нравов достигла высшей точки; там была в чести лишь физическая сила, умение владеть рапирой да неистовые драки; разгул и кутежи были той точкой, на которой только и могли возникнуть и процвести эти дикие нравы»[295]. Вот почему рассказ о пьянице-генерале в первой части рассказов Мюнхгаузена можно воспринять и как косвенный выпад против подобного «развлечения» соотечественников.

В шванке о бедном нищем Бюргер заменяет выражение «этот акт милосердия» (that piece of charity) выражением «это доброе деяние» (dieses Liebeswerk). В тот же миг с небес раздается глас: «Черт меня побери, сын мой, это тебе непременно зачтется!» Это высказывание встречается в «Путеводителе» и в первом издании Распе. Пятое издание не знает такого оборота. У Бюргера эта фраза имеется в обоих изданиях. Можно предположить, что изъятие фразы из пятого издания Распе было вызвано религиозными соображениями в связи со строгостью религиозной морали пуритан-англичан. Бюргер же, напротив, использовал народно-грубоватое выражение в целях насмешки над религиозным ханжеством и для создания большего комического эффекта.