Приключения бодхисаттвы

К счастью, было темно, поэтому никто не увидел, как смугло-желтая в обычное время, физиономия Ганцзалина сделалась зеленой. Впрочем, что Ганцзалин, даже его хозяин, не боявшийся никого и ничего, ощутил некоторую озабоченность.

– Значит, будем планировать, пока не рассветет, – сказал Нестор Васильевич.

– Говорю же вам, по такой погоде это невозможно, – раздраженно отвечал подполковник. – Любая попытка планировать обрушит нас в пике. Мы держимся только благодаря усиленной работе двигателя.

После этого воцарилась тишина, если, конечно, можно назвать тишиной завывание мотора и дикий свист ветра в ушах. Авиатор увидел, какое тягостное впечатление произвела на пассажиров его речь, и ободряюще помахал им рукой.

– Ничего! – крикнул он. – Не отчаивайтесь раньше времени. Как говорится, Бог не выдаст, свинья не съест.

– Это мои слова! – внезапно крикнул Ганцзалин.

– Что? – не понял Рудый.

– Мои слова, – повторил Ганцзалин.

Загорский, перекрикивая шум мотора, объяснил, что Ганцзалин очень любит русские пословицы и поговорки, так что, на его взгляд, именно он должен был эту поговорку вспомнить.

– Вспомнит еще, – крикнул Рудый. – Не в последний раз летаем!

При этих словах на Загорского навалилось гнетущее предчувствие.

Аэроплан по-прежнему дергало и бросало под порывами ветра. Казалось, если бы пассажиры не были пристегнуты, их мгновенно выбросило бы из кресел. Двигатель не просто гудел – он ревел голосом огромного раненого животного.

Спина Рудого, в начале полета веселая и довольная, теперь выражала какую-то хмурую обреченность.

– До рассвета не протянем, – наконец сообщил он Загорскому. – Будем спускаться, и попытаемся сесть на поле.

– Каковы наши шансы? – прокричал Нестор Васильевич.

– Один к девяти. В худшем случае разобьемся насмерть, в лучшем – покалечимся, – отвечал Рудый. – Ведь просил же я у них сводку погоды – и что? Попомните мое слово: большевистская власть падет не от белогвардейских штыков, а от безответственности…

Аэроплан тем временем начал снижаться. При таком ветре это было тоже не самым простым делом, однако чем ближе становилась вожделенная земля, тем напряженнее делалась спина летчика. Толком разглядеть землю под крыльями было нельзя, близость ее скорее угадывалась.

– Ну, – крикнул Рудый, – молитесь Богу и пресвятой Богоматери, вся надежда на наш русский авось!

– Стойте! – внезапно крикнул Загорский. Его орлиные глаза разглядели где-то сбоку неровное подрагиванье огоньков. – Что это там справа по курсу?

Несколько секунд Рудый приглядывался, потом сказал:

– Видимо, машина. Судя по габаритам, грузовик.

– Если это машина, очевидно, она едет по дороге. Может быть, попробовать сесть на дорогу?

Подполковник невесело покачал головой. Загорский ведь наверняка видел наши сибирские дороги – ухаб на ухабе, авто проезжают с трудом. А уж спускаться на них вслепую на аэроплане – нет, проще на поле. Там, по крайне мере, есть хоть какой-то шанс.

Несколько секунд Нестор Васильевич размышлял. Потом спросил, сможет ли Рудый сбросить скорость аэроплана до скорости грузовика? Тот что-то прикинул на глаз, потом сказал, что сможет, конечно. А зачем это Загорскому?

– Мы с Ганцзалином попробуем прыгнуть с аэроплана на грузовик, – отвечал Нестор Васильевич. – Если удастся добиться сопоставимой скорости, у нас большие шансы.

Рудый на миг онемел, потом захохотал, потом, внезапно остановившись, спросил, не шутит ли его превосходительство. Ведь совершенно очевидно, что они свернут себе шеи. Нестор Васильевич отвечал, что это совершенно неочевидно. Во-первых, у них с его помощником хорошая гимнастическая подготовка. Во-вторых, как известно из физики, если два предмета движутся равномерно и прямолинейно, это все равно, как если бы они просто стояли на месте. Таким образом, если верить науке, шансы у них неплохие.

Рудый только головой покачал. Одно дело – математические выкладки, и совсем другое – реальная жизнь. Однако Нестор Васильевич настаивал на своем.

– Если хотите, попробуйте вместе с нами, – предложил он. – Я в двух словах объясню вам базовые принципы приземления…

– Нет уж! – замотал головой подполковник. – Если мне суждено погибнуть, предпочитаю сделать это цивилизованным порядком, в кресле пилота, а не кувыркаться, как обезьяна, по дороге.

– Но вы не возражаете, если мы все-таки покувыркаемся? – спросил Загорский.

Рудый пожал плечами: раз человек твердо решил покончить жизнь самоубийством, кто ему запретит. Тем более, когда способ такой экзотический – на полном ходу выпрыгнуть из аэроплана.

– Тогда спускайтесь понемногу, – крикнул Нестор Васильевич и знаками показал Ганцзалину, чтобы был готов к прыжку. Тот отстегнул ремень, лицо его сделалось совершенно белым. Однако Загорскому было не до сантиментов.

– Я прыгну первый, ты – через десять секунд после меня, – сказал он помощнику.

Тот молча кивнул. Выражения его глаз за летными очками было не разглядеть.