Приключения бодхисаттвы

– Упрись в мое сиденье обеими руками, – велел Загорский мальчишке. Тот покорно уперся ладонями в спинку сиденья Загорского. В ту же секунду Нестор Васильевич сбросил газ и ударил по тормозам. Торможение было быстрым, но не таким, чтобы машину занесло. «Фиат» их еще не остановился окончательно, а Ганцзалин уже выпрыгнул на дорогу, перекатился и лег на живот, упершись локтями в землю и крепко держа винтовку в руках. Секунда, вторая, третья… Грузовик наезжал на них с сумасшедшей скоростью, а китаец все не стрелял, все выцеливал что-то, видное только ему одному.

– Чего не стреляет?! – не выдержал Аркадий. – Заснул, что ли? Огонь! Огонь!!

Шесть, семь, восемь… Несущийся грузовик заслонил собой треть горизонта. Когда стало окончательно ясно, что Ганцзалин ударился головой о землю во время прыжка и просто не может прицелиться как следует, вдруг грянул винтовочный выстрел, и почти следом за ним – еще один. Шофер удержал «даймлер», и грузовик по-прежнему несся прямо на Ганцзалина. Тот вскочил, бросил винтовку в машину, сам прыгнул в дверь разгоняющегося «фиата».

«Даймлер» был уже совсем близко и, казалось, навалился на них всей своей массой.

Мотор «фиата» панически взревел, разгоняя машину. Аркадий, выкрутив шею, со страхом глядел, как грузовик настигает их, становясь все больше и больше. Еще несколько секунд, и он ударит прямо в бампер.

– Промахнулся? – спросил Загорский, не поворачивая головы.

– Попал, – сухо отвечал помощник.

И действительно, «фиат» с каждой секундой продолжал набирать скорость, а «даймлер», напротив, отставал все больше. Стало ясно, что передние колеса у него пробиты и нормально управлять автомобилем, а тем более – ехать на нем на большой скорости просто невозможно. Вскоре грузовик встал посреди дороги и спустя несколько секунд окончательно скрылся за поворотом.

– Поздравляю, господа, – сказал Нестор Васильевич. – Кажется, мы оторвались…

Глава девятая. Ночной полет

Ночь была ясной. Луна глядела на землю с огромной высоты, бегущие по небу облака лишь изредка закрывали ее синевато-серебристый диск и тут же снова, как бы стыдясь своей вольности, проплывали дальше. Ночное светило озаряло скошенное поле и стоявший прямо на нем аэроплан. Летательный аппарат семейства «Фарман» отдаленно напоминал огромную замысловато сконструированную этажерку. Собственно, так его звали даже сами авиаторы, пилотировавшие это скромное чудо авиационной мысли. От рядовой летающей этажерки он отличался вместимостью – обычные машины этого семейства брали на борт двух человек, этот же был способен унести в поднебесную высь сразу трех.

– Три места – это замечательно, – заметил Загорский Ганцзалину. – Это значит, нам не придется испытывать нашу скромность, сидя друг у друга на коленях. Пилоту, тебе и мне – каждому достанется по собственному креслу.

Пилота, который должен был переправить их через линию фронта, звали Владимир Владимирович Рýдый. Это был тридцатипятилетний красавец офицер с пышными усами и холодным взглядом.

– Позвольте, господа, представить вас друг другу, – сказал Тухачевский, который свел их в своем кабинете. – Подполковник Рудый, действительный статский советник Загорский.

Рудый сухо кивнул Нестору Васильевичу, однако руки не подал. Некоторое время он даже и взглядом старался с Загорским не встречаться. Но, в конце концов, все-таки не выдержал и сказал язвительно:

– Ну, я-то тут исключительно благодаря гримасе судьбы: сел не в том месте и был захвачен красными. А что привело на службу к большевикам ваше превосходительство?

– Возможно, вы удивитесь, но вы тут – не единственный пуп земли, и судьба гримасничает не только в ваш адрес, – спокойно отвечал Загорский.

– Нестор Васильевич не служит советской власти, – примирительно проговорил Тухачевский, – у нас с ним, как бы это выразиться получше, взаимовыгодный договор. Собственно, как и с вами, господин подполковник. Каждый из вас выполняет свою задачу и получает то, к чему стремится. Мы, со своей стороны, получим то, что нам нужно. Во всяком случае, я очень на это надеюсь, и порукой тому послужит наше с вами честное слово.

Рудый проворчал, что честное слово офицера чего-то стоит, пусть даже один из офицеров – красный. А чего стоит честное слово его превосходительства? Все знают, что у этих мастеров канцелярской интриги в жилах не кровь, а чернила.

– Вы не правы, – укоризненно заметил Тухачевский, – господин Загорский – храбрый и честный человек, настоящий русский дворянин.

Рудый, видимо, почувствовал некоторые уколы совести, потому что сказал, не глядя на Нестора Васильевича.

– Прошу понять меня правильно. Я лечу на свой страх и риск, и вовсе не хотел бы, чтобы, когда я приземлюсь, этот ваш действительный статский советник выстрелил мне из нагана в затылок. Тем более, что их с китайцем будет двое, а я один. Дело сделано, чего бы вам меня жалеть? Пустить в расход белую сволочь – и в воду концы.

– На волнуйтесь, – успокоил его Загорский. – Не в моих правилах стрелять в спину. Если я и решусь вас прикончить, то стрелять буду исключительно в лоб.