Приключения бодхисаттвы

Часто, особенно в часы попоек, проявлялась в нем широта русской души. Он не был по природе жаден и слишком подозрителен. Брал к себе в войско всех желающих, требовалось только поцеловать крест и поклясться, что ненавидишь большевиков. Однако с врагами или с теми, кого он полагал врагом, расправлялся совершенно бесчеловечно.

Многие считали его грубым и необразованным. Другие держались противоположного мнения, вспоминали, что Семёнов изучал буддизм, знает монгольский и английский языки, является членом харбинского Общества ориенталистов и даже издал два стихотворных сборника.

Любители экзотики также много говорили о бурятской крови, текущей в жилах атамана Семёнова. Но это было больше натуралистическим штрихом, призванным подчеркнуть его причудливость и героизм – такое очень любили экзальтированные барышни. Правда, как выяснилось, экзальтированных барышень полно и среди мужского сословия, просто они этого не осознают, искренне восхищаясь очередным «потомком Чингис-хана», у которых всего-то и есть общего с великим завоевателем, что хитрость и избыточное зверство.

Впрочем, нет, Нестор Васильевич, кажется, несправедлив был к атаману: с определенного ракурса видны становились и бурят-монгольские скулы, и косо прищуренный глаз. Сегодня глаз этот щурился на Загорского и как бы взвешивал его, измерял.

– Так вы говорите, письмо от Троцкого вам передал сам Тухачевский? А почему именно вам? – глаз атамана все щурился, взвешивал, отмерял что-то.

– Ему нужен был авторитетный и доверенный человек, который доставит письмо в целости и сохранности, – с достоинством отвечал Нестор Васильевич. – Кроме того, моя репутация должна служить вам гарантией солидности этого предложения.

Семёнов усмехнулся – репутация! Да знает ли его превосходительство, какова цена репутации в этих диких землях? Это место, где любые репутации рушатся в один миг, и потому не могут быть приняты в расчет. Достаточно, чтобы вам развалили голову шашкой или, напротив, вы сами выстрелили не в того человека – и вся репутация пошла насмарку. Единственная репутация, которая тут имеет вес, это репутация храброго воина. Все остальное – от лукавого.

Загорский прищурился. Откровенно говоря, он не ожидал встретить в лице атамана человека просвещенного и интеллигентного. И он искренне рад, что ошибся.

– Да, вы ошиблись, – отвечал атаман несколько самодовольно. – Не могу называть себя интеллигентом, но археология – мой конек. Я проводил некоторые раскопки и нашел… Впрочем, это не важно. Важно другое. Если письмо ваше – не подделка и не провокация, встает вопрос, насколько оно действительно сейчас. С тех пор, как вам его вручили, прошло больше года и положение на фронтах серьезно изменилось. Колчак расстрелян, Каппель погиб, Войцеховский уехал, его армия рассеялась. Остается ли в силе предложение большевиков?

– Как вы понимаете, я не Троцкий и не Ленин и говорить за них не могу, – начал Нестор Васильевич. – Однако я полагаю, что намерений своих они не изменили. Несмотря на последние победы на фронтах, советская республика обескровлена, воевать ей трудно. А ваше положение здесь, в Забайкалье, очень прочно. К вам по-прежнему стекаются местные добровольцы, а ваше финансовое состояние может вызвать зависть у некоторых европейских монархов.

Семёнов неожиданно засмеялся.

– Мое состояние, – повторил он саркастически. – Неужели вы тоже верите в эти сказки про золото Колчака, которого якобы я оказался наследником?

– Я ничего не принимаю на веру, но по самым скромным подсчетом у вас в Чите оказалось что-то около сорока тонн золота, – сухо сказал Загорский. – Учитывая, что содержание вашей армии требует ежемесячно десятков, если не сотен тысяч рублей, очевидно, что золото это не лежит просто так. Вы вынуждены в той или иной мере к нему обращаться. Если я не ошибаюсь, поправьте меня, пожалуйста.

Атаман, не глядя на Загорского, пожевал губами.

– Разговоры о золоте пошли в последнее время, – сказал он. – Но я ведь и до этого содержал армию.

– И кто вас финансировал? – полюбопытствовал Загорский.

Атаман смерил Нестора Васильевича внимательным взглядом с ног до головы.

– Любого другого я за такой вопрос просто расстрелял бы, – сказал он. – Но в вас есть нечто, вызывающее симпатию. Точнее было бы сказать, что вы обладаете совершенно нечеловеческим обаянием. До вас я знал только еще одного такого. Вы слышали о бароне Унгерне?

Загорский коротко кивнул.

– В вас с Унгерном есть что-то общее, – продолжал атаман. – Вы с ним, если можно так выразиться, зеркальное отражение. Или, говоря в терминах фотографии, он – ваш негатив. Вы добры – он жесток, вы человечны – он свиреп. Но результат, как ни странно, один – вы оба нравитесь людям. Правда, он завоевывает сердца страхом, а вас любят потому… просто потому, что любят. Но имейте в виду – страх более устойчив, чем любовь.

– К чему этот разговор? – Загорский, кажется, был несколько удивлен.