Приключения бодхисаттвы

Загорский пригласил ее присесть и даже любезно подставил стул. Со стороны никто не заметил бы никаких странностей, но Ганцзалин слишком хорошо знал хозяина. Его мысли на русский можно было бы, вероятно, перевести следующим образом: «Вот так барышня! Не припомню, когда в последний раз женщины приводили господина в такое смущение!»

«Иди к чертовой матери!» – отвечал ему Загорский сердитым взглядом, заметив удивленное лицо помощника. Но тут же улыбнулся и произнес несколько церемонно.

– Дорогой Ганцзалин, позволь тебе представить – репортер «Дейли Телеграф» Мэри Китс. Мэри, это мой помощник Ганцзалин.

То, что хозяин перепутал порядок представления и сначала представил даму, а уж потом мужчину, тоже говорило не в его пользу. Тем временем Мэри приветливо протянула руку китайцу. Он любезно оскалился и пожал маленькую крепкую ладошку.

– Как вы находите нашего любезного хозяина, атамана Семёнова? – спросила журналистка, глядя прямо на Загорского из-под черных бровей.

Загорский замялся, потом махнул рукой:

– Наш любезный хозяин мог бы быть несколько полюбезнее, – сказал он.

Мэри слегка удивилась.

– Надо же! А со мной он был весьма галантен. Знаете, я у многих спрашивала впечатление от атамана – все говорят разное. Это, наверное, потому, что он очень гибок и похож на хамелеона.

Тут она на секундочку задумалась, прикусив нижнюю губу, потом воскликнула:

– Нет, не так. Он похож не на хамелеона. Он похож на артиста. В нем как будто прячется много разных людей. И когда надо, на первый план выходит не он сам, а та или иная персона. Я понятно говорю?

Загорский пожал плечами и заметил, что, на его взгляд, дело обстоит несколько иначе. Все, что происходит в ставке Семёнова, напоминает ему кукольный театр, при этом Семёнов себя считает кукловодом, а всех прочих – куклами.

– Я бы рекомендовал вам не слишком доверяться этому Ма́нджяфуóко[13], использованных кукол он бросает в огонь, – завершил свою мысль Загорский. – Несмотря на внешность увальня, он сердцеед. Недавно бросил предыдущую пассию, певичку Марию Глебову и женился на Елене Терсицкой, что совершенно не мешает ему заглядываться на всех более-менее интересных женщин вокруг него.

– Что ж, постараюсь не опалить свои крылышки, – неожиданно весело отвечала Мэри.

– Это не так просто, – почему-то угрюмо заметил Нестор Васильевич. – Женщин часто привлекает власть, слава, военный мундир, деньги.

– Женщин привлекает все, – улыбнулась журналистка, – а чтобы они не соблазнялись, их надо бы посадить в средневековый замок и надеть на них пояс верности. Но, увы для мужчин, те времена давно прошли. И женщины по-прежнему горят на огне любви, как мотыльки.

– Именно об этом я и говорил, – нахмурился Загорский.

Но Мэри не пожелала продолжать сомнительную тему, вместо этого она решила заказать шампанского.

– Вы пьете шампанское, – спросила она, – или, как настоящие русские медведи, только водку?

– Настоящие русские медведи живут в Арктике и пьют, все, что горит, – отвечал Загорский. – Впрочем, после того, как власть взяли большевики и прекратили поставку спиртного на крайний север, медведи стали абстинентами, и я бы к ним носа не совал. Что же касается нас с Ганцзалином, мы способны поддержать любую компанию.

– В таком случае, позвольте, я вас угощу!

Принесли шампанского и шоколадных пирожных.

– На здоровье! – воскликнула Мэри, поднимая бокал, исходящий светлой пузыристой пеной.

Загорский мягко поправил ее: русские так не говорят. Во всяком случае, тостов таких не произносят. Можно сказать: «Будем здоровы!», или, например, «Ваше здоровье!». Вообще же обычно пьют за что-то более понятное. Например, за русско-китайскую дружбу между Загорским и Ганцзалином, за процветание дома Романовых, благополучно рухнувшего почти три года назад или за что-нибудь столь же эфемерное.

– Тогда за знакомство! – нетерпеливо сказала барышня и залпом осушила бокал. Перехватив внимательный взгляд Нестора Васильевича, очаровательно улыбнулась и пробормотала: «Ужасно хотелось пить!»

Вскоре завязался милый светский разговор. Мэри пытала Ганцзалина, сколько у него жен и сколько лягушачьих лапок он может съесть за один присест. Ганцзалин любезно отвечал, что жен он своих не считает, поскольку они разбросаны почти по всему свету, то есть везде, где они побывали с господином. Что же касается лягушачьих лап, то съесть их можно сколько угодно, надо только, чтобы их правильно приготовили.

– Будете в Китае – ни за что не ешьте пекинских лягушек, – наставлял Ганцзалин, – северяне совсем не умеют их готовить. Лягушек есть надо только на юге, лучше всего где-нибудь в Ханчжóу и Нинбó. На севере никакого удовольствия не будет, кроме поноса.

– Ах, как это экзотично, – говорила Мэри, лукаво поглядывая в сторону Загорского, на лице которого застыла вежливая улыбка. – Вы согласны с вашим помощником, мистер Загорский?

– Я не так глубоко знаю Китай, – отвечал Нестор Васильевич, – а впрочем, в вопросах питания Ганцзалину вполне можно доверять. Единственное, чего я не приемлю, так это живой еды.