Приключения бодхисаттвы

– Говорю же вам, я не хотел! – нервно выкрикнул мистер Дэвис. Потом, словно испугавшись, что его услышат через толстые каменные стены, понизил голос. – Если бы она согласилась на мое предложение, все были бы живы и богаты. Но она не захотела, она грозила доложить обо мне начальству. Конечно, я не мог… Столько лет беспорочной службы и такие маленькие доходы. Вы должны понимать, вы же, в конце концов, джентльмен.

– Кто ваш сообщник? – спросил Загорский сухо.

– Вы обещаете, что не будете меня убивать? – голос шпиона подрагивал.

– Я спрашиваю, кто ваш сообщник?

Мистер Дэвис замотал головой.

– Этот мерзавец обманул меня. Он обещал мне деньги, огромные деньги, однако просто выстрелил в грудь и ушел, забрав алмаз. Но… но если я скажу, кто он, вы найдете его, и для меня алмаз будет потерян навсегда.

– В таком случае, – раздельно проговорил Нестор Васильевич, – в таком случае я вынужден буду отдать вас на растерзание Ганцзалину. У него к вам не меньший счет, чем у меня. Вот только платить по этому счету вы будете необычайно мучительно.

Британец бросил на китайца быстрый взгляд и, видимо, прочитал в его лице что-то настолько страшное, что дрогнул.

– Хорошо, – сказал он, – хорошо. В конце концов, если вы найдете его и ликвидируете, это будет заслуженная кара. А вам нет никакого смысла меня убивать, разве что из мести. Но месть – это ведь варварское чувство, а мы с вами цивилизованные люди, мы должны исполнять нашу миссию среди варваров. Вы же помните, господин Загорский, – бремя белого человека. Если уж мы поддадимся дикарским обыкновениям, кто понесет это бремя вместо нас?

– В последний раз спрашиваю, кто ваш сообщник? – голос Загорского звенел колокольной медью.

– Он из ваших…

– Что значит – из наших?

– Из ваших, русских. Он, видимо, тоже агент. Он говорил, что представляет интересы советского правительства, даже показал удостоверение советского полицейского комиссара. Я, впрочем, не разбирался, для меня главное – соглашение, я свято чту договоренности.

Голос Дэвиса срывался, он то звучал громко, то превращался в какое-то бормотание.

– Как его имя?

– Имени я не знаю, он не говорил.

Несколько секунд Нестор Васильевич молча разглядывал шпиона, потом повернулся к помощнику.

– Ганцзалин, он твой… Прошу только, помни, что ты человек.

И молча вышел из палаты. Дэвис в страхе глядел на каменное лицо китайца. На нем лежала черная тень, и нельзя было понять природу этой тени. Может быть, так отражались на лице Ганцзалина его чувства, может, страшную тень отбрасывала слабая лампочка ночника.

– В Бога веруешь? – внезапно спросил Ганцзалин.

– Что? Я не понимаю, – залепетал несчастный. – При чем тут Бог, зачем это?

– Затем, что самое время тебе помолиться…

Сестра милосердия, пришедшая утром в палату британца, обнаружила мистера Дэвиса бездыханным. На теле его не было признаков насильственной смерти, а на лице лежала печать умиротворения.

Глава шестнадцатая. Сокровище юрисконсульта

Бывший следователь петроградской ЧК, а ныне юрисконсульт Наркомпроса Александр Миронович Потапов сидел за письменным столом и взирал на деловые бумаги безо всякого вдохновения. И какое, помилуйте, может быть вдохновение, когда под рукой у тебя – сокровища царя Соломона, а ты вынужден разбирать косые почеркушки Луначарского и Крупской. Да и ладно бы только их – всё же видные революционеры и люди интеллигентные, охулки на руку не кладут. Но помимо начальнических бумаг приходилось окунаться в такие полуграмотные отчеты, от которых выпускнику Тенишевского училища, злым ветром истории заброшенному прямо в красную Россию начала двадцатых, хотелось немедленно повеситься.

Дался же ему этот большевистский рай! Надо было остаться в Китае, а еще лучше – отправиться прямиком в Британию, в Америку, во Францию – да куда угодно, мир велик. Но нет, испугался, поосторожничал. Документы, выправленные с огромным трудом, с неимоверным напряжением всех сил, знакомств и связей, позволяли ему посетить только Китай – и не более того. Ну и черт бы с ним, все равно надо было рискнуть. А теперь что? Теперь сиди в этом советском бедламе и жди, пока явится родимое ВЧК и возьмет тебя тошно сказать за какое место!

Решись он остаться за границей, уже бы, вероятно, был он Рокфеллером или Вандербильтом, а в скорбях его мировых утешали бы Потапова самые красивые западные куртизанки. Впрочем, почему обязательно куртизанки? Неужели не отыщется честных женщин – юных, нежных, красивых, – готовых притом любить его не за страх и не за совесть даже, а на вполне понятной деловой основе? Так сказать, на базе общественного договора, предусматривающего взаимный обмен деньгами и услугами.