Приключения десяти принцев

Подложив левую руку под голову, я лежал. Вдруг я почувствовал какое-то приятное ощущение во всем теле как бы от какого-то неземного прикосновения, всеми своими чувствами я испытывал наслаждение, и в душе поселился восторг, радостная дрожь как-то особенно сильно пробежала у меня по коже, а лежавшая наверху правая рука шевельнулась. «Что случилось?» — подумал я. С трудом, едва-едва раскрывая глаза, я увидел над собою завесу из белого шелка, которая сначала показалась мне куском чистого лунного света. Посмотрев затем налево, я увидел у белой стены на цветных постелях ряд безмятежно спавших молодых женщин. Я повернул глаза направо и увидал такую картину: на белой постели, состоявшей как бы из собравшейся пены молочного океана, лежала молодая женщина неописуемой красоты. Шелковая рубашечка спала с ее груди, и она представилась мне, как сама Земля в то время, когда божественный Вишну в образе первородного вепря[98]

извлекал ее на своих белых клыках из глубины молочного океана. Спавшая с ее плеч верхняя одежда из белой кисеи представляла кругом нее как бы волнистую белую поверхность молочного океана. На ней она лежала, оцепенев от внезапного испуга, неподвижно, как Земля, поднятая из океана, лежала на сверкающих своей белизной клыках божественного вепря. Как ветерок в лесу колышет молодые розовые побеги и разносит аромат лотосов, так розовый блеск ее губ колебался вместе с ее нежным, душистым дыханием. Ветерок ее дыхания, казалось, раздувал ту искру любви, в которую превратился бестелесный бог любви после того, как безжалостный Шива, бог аскетов, сжег огнем своих глаз все его тело. Как черная пчела бывает скрыта в сомкнувшемся на ночь белом цветке лотоса, так и белое лицо ее с сомкнутыми во сне, продолговатыми, как лепесток лотоса, глазами скрывало под своею белизною пару черных глаз. Казалось, то была упавшая с неба драгоценная ветвь райского дерева, казалось, что Айравата, гордый слон бога Индры, на котором он разъезжает в своем райском саду, дерзко сорвал и бросил ее на землю.

И я подумал: «Куда девался дремучий лес? Откуда этот дворец, вершинами касающийся небесного свода, превосходящий высотою знамя, развевающееся на верхней террасе дворца воинственного бога Кумары?[99]

Куда девалось ложе мое, устроенное на земле в лесу из свежих древесных побегов, и откуда взялась эта постель из тонкой материи нежнее лебяжьего пуха, белая и блестящая, как будто она вся состоит из лунного света? Откуда взялись эти безмятежно спящие молодые девушки, похожие на небесных нимф, неподвижно лежащие как бы в сетках, сплетенных из прохладных лучей лунного света? И кто эта красавица, которая, как богиня с тонкими лотосоподобными руками, лежит на постели, покрытой сверху кисеей такой белизны, словно свет полной луны осенней порой? Она не богиня, так как она спит. При лунном свете она смыкает очи, подобно тому как лотос свертывает свои лепестки при легчайшем прикосновении к нему света луны. На поверхности ее щеки виднеются полоски от пробивающегося наружу пота, она напоминает поверхность пожелтевшего от спелости матового яблока, которое, отделившись от стебелька своего, упало на землю и до того была сочно, что после падения покрылось каплями выступившего наружу сока. В высокой груди ее был такой сильный жар от огня свежей ее молодости, что краска, покрывавшая грудь, потеряла свой цвет и как бы сгорела. На ее одежде, верхней и нижней, виднелись кое-где пятна, показывавшие, что эта одежда была в употреблении. Итак, это не богиня, а человек! И, о счастье! Молодость ее, очевидно, еще неизведана мужчиной, так как все тело ее хотя и нежно, но не дрябло. Хотя кожа на ее теле весьма сильно лоснится, однако она как бы пронизана белизной, как бы просвечивает. На лице ее нет резкой красноты, так как оно не испытало еще страстных поцелуев. Как драгоценный коралл, краснеют ее губы, и щеки ее упруги, как красноватый внизу лепесток не вполне еще раскрывшегося цветка чампака. Она спит сладко и безмятежно, не боясь попасть под стрелы бога любви. На теле ее красуются груди, которые не расползлись еще вследствие безжалостных любовных объятий. Сердце мое льнет к ней, между тем инстинкт мой никогда меня не обманывал, сердце никогда не влекло меня туда, где могли бы быть нарушены соответствующие мне правила жизни. Если я дам волю своему чувству и обниму ее, то ясно, что она закричит, как ужаленная, и проснется. Но не обнять ее и лежать тут долее я не могу. Пусть что будет, то будет! На этом я испытаю свое счастье!»