Приключения юнкора Игрека

Распаренное, розовое лицо Маргариты Павловны, расстегнутый плащ говорили о том, что денек ей выпал горячий. Она резко дергала головой, выхватывая взглядом каждого из нас, словно нервная клушка, растерявшая цыплят, и даже делала какое-то клевательное движение носом. Крякина то и дело поправляла упрямо сползающие очки, которые — исключительно благодаря бдительному носу — не падали на пол. Но самое любопытное — она ежеминутно делала странное движение плечами, набрасывая на них упрямо сползающий назад плащ. Можно было подумать, что полы плаща обшиты тяжелым стальным поясом и поэтому неудержимо стягивают плащ с Крякиной. Но каждый раз, чувствуя, что плащ ее покидает, Маргарита Павловна делала молниеносное круговое движение лопатками и загулявший плащ, словно морская волна, вновь послушно набегал на плечи, чтобы тотчас же отхлынуть. «Наверное, у нее на лопатках классные бицепсы», — подумал я. Впрочем, я не удивился бы, узнав, что шея Крякиной закреплена сначала на подшипнике, а уже потом и на плечах. Голова Маргариты Павловны умела вертеться не хуже мигалки на панцире милицейской машины.

— Леопардичек Самсоныч! — сладко пропела она. — Дружочек! Вы уж простите меня… Совсем забыла…

Что забыли?

Автограф ваш получить. Бесценный автограф.

— По-моему, автографы раздавал поэт, а не я. Я стихов-то не пишу.

— Дружочек, не откажите! — взмолилась Крякина. — Это у Рудика альбом отзывов… Вот… Вот сюда напишите о встрече. Пару теплых слов. А вот и рученька… Или лучше фломастер? — и не давая ему опомниться, Крякина тяжело распахнула альбом с толстыми картонными листами. Альбом расстелился зеркально чистым разворотом.

— Что же написать? — смутился Леопард Самсоныч.

— Дружочек, хоть пару слов! — проворковала Крякина. — А если вам надо расшириться жильем… Ну, там — прибавление в семействе или еще мало ли чего — вы не обижайте, приходите ко мне в правление…

Директор виновато пожал плечами и написал: «Спасибо за встречу! Мантюш-Бабайкин». Он уже собирался захлопнуть альбом, как вдруг я почувствовал, что у меня наконец-то оттаял язык.

А мы тоже были на встрече! — воскликнул я. — Можно и нам автограф?..

Ах, какая ты милашка! — восхитилась Крякина, — Пиши, душечка, пиши!.. Тебе сколько лет, дружочек?

— Четырнадцать.

— Ничего… Еще вырастешь… А как жениться надумаешь — тоже с пайком заглядывай, помогу гнездышко кооперативненькое организовать.

Я нацелил фломастер и скоро заскользил им по зеркалу альбомного листа:

На ольхе растет томат,

Под ольхой — скамейка.

Рудику — катта рахмат

И — салом алейкум!

Крякина ревниво перевела взгляд с частушки на меня:

Ты тоже пишешь стихи?

Немножко.

— Молодец. Приходи к Рудиньке — он тебя проконсультирует. Пока сыровато… Но в целом — неплохо!

Она спрятала альбом в сумку и уже собиралась нырнуть обратно в люк,

— Погодите, — остановил я Крякину, — Тут и дверь есть.

Крякина хлопнула себя по лбу и рассмеялась:

— Ой, действительно!..

Уже у двери я спросил ее:

— А что с Сироповым? Вы же вместе из школы уехали.

Крякина негодующе затрясла головой:

— Не напоминай мне это имя, мальчик. Он водил меня за нос целые сутки. Вчера его уволили из газеты, он там больше не работает. Это выплыло совершенно случайно. И — молчал… Целый день молчал! Эх!..

— А как вы узнали? — удивился я.

— Очень просто. После второй конференции у Рудика заболело горлышко, и я повезла его домой. По дороге, в такси, у него скоропостижно сложились семь новых частушек — про все сегодняшние события. Я из дома сразу же позвонила в редакцию, по горячим следам… Вот тут меня и огорошили. Оказывается, Сиропова уже два дня как уволили. Представляете?! Говорят, что случайным он у них человеком оказался. Долго они терпели его фокусы и спектакли. И вот — решили больше не задерживать. Каков, а? А еще к моему Рудиньке в учителя лез! У, интриган! Теперь он, говорят, перешел на работу по призванию. На лимонадный завод, референтом директора.

Я не удивился этой новости. После сироповской заметки про Кису, которую он окрестил Зорькой, и нелепой съемки в магазине мы с Борькой уже не шибко ломились к Олегу в ученики. Огорчил он нас и тем, что наш Быков ему «не показался». Ему ведь только знаменитостей подавай!

Крякина, тяжко вздохнув, ступила в подъезд. Медленно, на цыпочках — прямо как хрупкие, хрустальные балерины — вышли в подъезд и Ромка с Шакалом.

А теперь прошу всех к нам! — заулыбалась мама. — Отметим приезд Акрама. Вы уж не отказывайтесь, Леопард Самсоныч, не обижайте…

А я что?.. Я — всегда пожалуйста, — согласился Директор, — Страсть как уважаю пельмени.

И все полезли обратно в люк.

Пельмени — в шестнадцать-то рук! — мы налепили минут за пять, и скоро все уже сидели за столом. Николай Алексеевич, по общему требованию, смущаясь, прикрепил медали к пиджаку. На его груди они победно звенели, как колокола.

Тут пришел и папа.

Всем налили шампанского, а нам с Борькой — томатного сока. Леопард Самсонович поднял бокал и сказал, улыбаясь: