Приключения Конан Дойла

В автобиографии он пишет, что провел в Австрии четыре месяца: вращался в “веселом венском обществе”, катался на коньках по Дунаю, пил кофе, ел шоколадный торт в шумных кафе и вообще наслаждался головокружительным декадансом Австро-Венгерской империи ее предпоследнего десятилетия. Но дневник свидетельствует, что уже 9 марта Дойлы держали путь домой — через Венецию, Милан и Париж — и вернулись в Англию 24-го числа.

Несмотря на неудачу, постигшую его в Вене, Дойл твердо вознамерился открыть в Лондоне практику в качестве врача-офтальмолога. Он нашел квартиру в Блумсбери, на Монтегью-плейс, 23 — три комнаты для себя, Туи и Мэри, а также снял помещение для приема больных, с маленькой прихожей, где пациенты могли ждать своей очереди. Годовая плата составляла 120 фунтов. Но вопреки всем усилиям Дойла заявить о себе — он вступил в Британское общество офтальмологов и завязал знакомства в Королевской Вестминстерской глазной больнице — за целый месяц ни один пациент, по его признанию, не переступил порога кабинета. Много лет спустя он с усмешкой заметил, что обе его комнаты были “залами ожидания”: “Я ждал в кабинете, и никто не ждал в комнате ожидания”.

Время тянулось томительно медленно, и, чтобы не думать о пациентах, Дойл занимал себя работой. “Каждое утро я шел пешком с Монтегью-плейс, приходил к себе в кабинет ровно в десять и часов до четырех сидел там, никем не тревожимый. Можно ли себе представить более подходящие условия для размышлений и письма? Они были идеальны, и пусть я потерпел фиаско в профессии, зато имел все шансы усовершенствоваться по литературной части”. Впрочем, журналисту, который брал у него интервью год спустя, он поведал другую историю: дескать, врачебные обязанности оставляли так мало времени для сочинительства, что в конце концов пришлось “забросить медицину к черту”.

Ему удалось закончить “Белый отряд”, еще один исторический роман. Дело происходит во время Столетней войны, в царствование Эдуарда III. В романе описаны приключения “отважных и верных” стрелков, предводительствуемых “доблестным, благочестивым” рыцарем, сэром Найджелом Лорингом. Эту эпоху Дойл считал величайшей в английской истории. Он потратил два года на исследования и прочел более ста пятидесяти книг по-английски и по-французски, собрав огромное количество материала. Его записные книжки пестрят многочисленными выписками, сделанными мелким каллиграфическим почерком, а также таблицами и схемами. Например, в рубрике “лучник” перечислены клятвы, которые давали стрелки, какие проклятия изрыгали они в случае неудачи, как и где сражались, как упражнялись в своем искусстве. То же самое касается всех остальных персонажей. Он хотел создать живую картину взаимодействия стрелков и монахов, монахов и оружейников, оружейников и рыцарей.

В “Белом отряде” отчетливо видно то уважение к героизму, чести и благородству, которое мать заронила в нем историями у камина, рассказанными ему в детстве. Мэри Дойл легко могла стать прототипом леди Тифен, жены французского дворянина, которая заворожила лучников своими рассказами: “Они забывали обо всем и только внимали словам, слетавшим с ее губ, — словам, которые возбуждали трепет и будоражили душу, как сигнал горна к атаке…”

Там, где звучат вдохновенные призывы (“Теперь держите боевой строй и разверните знамена, ибо наши души принадлежат Богу, а жизни — королю, и обнажим мечи свои за святого Георгия и за Англию!”) или описываются военные реалии XIV века, роман зачастую перегружен подробностями и утомительными длиннотами: “Впереди стояли лучники, в десять рядов, а с краю их — младшие командиры; они периодически проходили вдоль строя, равняя его; звучали отрывистые приказы и резкие замечания. Позади застыла кучка закованных в латы всадников — копья подняты вверх, длинные султаны свисают вдоль дубовых древков. Столь неподвижны и немы были они, что походили бы на изваяния, если бы не лошади, которые вдруг коротко, нетерпеливо били копытом, и не звон их доспехов, когда они вскидывали головы и вытягивали шеи”.

Это был роман, в котором автор позволил историческому взять верх над романическим, и только там, где он дает волю воображению (так же, как в “Мике Кларке”), текст оживает — поразительное описание битвы в Испании, когда “белый отряд” сражается в отчаянном, но обреченном бою, ничем не уступает Дюма.

Дойл вспоминал, что, закончив роман, испытал “приступ ликования и с криком “Дело сделано!” запустил чернильным пером через всю комнату, где оно оставило темную кляксу на серо-зеленых бумажных обоях. Я сердцем чуял, что этой книге суждена жизнь и что она многое прояснит в истории и обычаях нашей страны”.