Приключения Конан Дойла

На всеобщих выборах 1900 года вопросы о гомруле и свободной торговле были на втором месте: на первом стояла война с бурами. Правящая Консервативная партия, пользуясь благоприятными обстоятельствами, развернула откровенно шовинистическую кампанию под лозунгом “каждое упущенное место в правительстве — это место, отданное бурам”. Между тем оппозиционная Либеральная партия была безнадежно расколота и многие ее члены горячо возражали против войны. Что до Дойла, то он всячески одобрял альянс с консерваторами, будучи сторонником военных действий. Если бы он захотел, то безусловно прошел бы в парламент, но он предпочел баллотироваться от Эдинбурга, где были сильны либералы.

Впоследствии Дойл никогда не мог внятно объяснить, что именно подвигло его заняться политикой. Он заявлял, что это произошло отнюдь “не из горячего желания войти в благородное собрание” (то есть палату общин). Скорее это была потребность самореализации. Он был богат, знаменит и успешен, но что он сделал для общего блага? Убежденный, что явился на свет с некой “большой целью”, Дойл счел, что политика предоставит ему шанс не только испытать себя, но и понять, какова его жизненная миссия. “Мне сорок один, — пишет он в дневнике, — если я пропущу эти выборы, следующих, возможно, придется ждать семь лет. Тогда мне будет сорок восемь. Поздновато, чтобы начинать. Так что сейчас или никогда”.

В конце сентября он приехал в Эдинбург, встретиться с представителем Либерал-юнионистской партии Брюсом Лоу и председателем местного отделения Джоном Кренстоном. Оба пришли в полнейшее замешательство, обнаружив, что их кандидат крайне слабо осведомлен о местных проблемах и имеет лишь самое общее представление о политике партии и ее целях. Они предложили Дойлу написать ему манифест, но он вежливо отказался и с удовольствием окунулся в насыщенную десятидневную кампанию. “Я только что вернулся с войны, и меня переполняло желание помочь армии, так что сил я не жалел. Произносил речи на улицах, стоя на бочке или любом другом пьедестале, который мне подворачивался, провел множество митингов, и это помимо вечерних собраний, всякий раз очень многолюдных и шумных”.

Он очень быстро научился усмирять задир, перебивавших его громкими репликами, а таких было немало. Частенько они язвительно звали его “уважаемым Шерлоком Холмсом”. По правде говоря, очень многие приходили на собрания, только чтобы поглазеть на знаменитого писателя, но это ничуть не умаляло его энтузиазма. Он выступал по десять раз на дню: начинал на рассвете, встречаясь с рабочими, которые шли с ночной смены, и заканчивал за полночь.

В своей предвыборной программе Дойл утверждал, что необходимо сохранить империю, а также провести военные реформы и защищать родину. Указывал, что жизненно важно поддержать альянс юнионистов-консерваторов, чтобы продолжать войну. “Было бы безумием менять коней на переправе”, — убеждал он избирателей на одном собрании. На другом сообщил публике, что “это все равно что прибираться в комнате, когда весь дом в огне”. Он также заявлял, что по многим социальным и местным вопросам согласен со своим оппонентом от Либеральной партии, преуспевающим издателем Джорджем Маккензи Брауном. Расходились они в главном — продолжать войну или нет. И здесь решать, чья возьмет, должны были избиратели. Дойл нередко обращался к своим личным впечатлениям о войне, заверял: это “справедливая и необходимая” борьба.

Судя по статье в газете “Скотчмен”, выступление Дойла перед сотнями рабочих литейного цеха было впечатляющим: “Он говорит с ними как эдинбуржец с эдинбуржцами. Он родился и вырос в этом городе и рад вновь оказаться среди вас. Его заветная цель — отстаивать интересы своих сограждан в парламенте”. В другой заметке было сказано, что “общение с кандидатом прошло в самой непринужденной манере, его прямые, находчивые ответы заслужили громкое одобрение”.

Двадцать девятого сентября Дойл писал матери: “Говорят, моя дорогая мама, что это самая захватывающая борьба в Эдинбурге со времен лорда Маколея. Потрясающе. Дом оперетты был забит до отказа, потом толпа сопровождала меня до отеля, Принс-стрит оказалась вся запружена народом, и мне пришлось сказать речь со ступеней отеля, четырнадцать речей за три дня — совсем неплохо!”

Кульминацией кампании Дойла стал митинг в эдинбургском Литературном институте. За час до начала у здания уже собралась толпа и прибыла полиция — шайка юнцов, не имеющих избирательных прав, угрожала “устроить неприятности”. Наконец открыли двери, и люди хлынули в зал, но на всех мест не хватило, многие стояли в проходах. Когда Конан Дойл вышел на сцену, его приветствовали так бурно, что он с изрядным трудом сумел успокоить публику. Однако как только он заговорил, вновь раздались одобрительные крики.

Дойл сказал, что колонисты в Южной Африке с нетерпением ждут результатов выборов в Эдинбурге, что напряжение “во всех их маленьких поселках” огромное. И призвал собравшихся проголосовать так, чтобы в ЮАР наутро после выборов смогли бы сказать: “Слава богу, Эдинбург поступил по чести!”