Остановившись у ближайшей из них, один из чернокожих снял с пояса ключ и повернул его в замке. Распахнув решетку, они перешагнули порог вместе со своим пленником и оказались в небольшой камере с массивными каменными стенами, полом и потолком, в дальней стене которой виднелась еще одна зарешеченная дверь. Что лежало за ней, Конан сказать не мог, но почему-то не думал, что там начинается очередной коридор. Неверный свет чадящего факела, проникая сквозь прутья, намекал на внушительное пространство, скрытое сумраком.
В углу темницы, рядом с дверью, через которую они вошли, с огромного железного кольца, вделанного в стену, свисала груда ржавых цепей. На этих цепях повис скелет. Конан с любопытством взглянул на него, отметив про себя, что кости по большей части расщеплены и сломаны; череп, отвалившийся от позвоночника, был смят и треснул, словно после могучего удара.
Один из чернокожих – не тот, что открыл замок, – флегматично снял цепи с кольца, отомкнув своим ключом массивный замок, и оттащил груду ржавого металлолома и костей в сторону. Затем они пристегнули к кольцу цепи Конана, а третий чернокожий повернул свой ключ в замке дальней двери, одобрительно заворчав после того, как убедился, что она надежно заперта.
После этого они окинули Конана загадочными взглядами, эти эбеновые гиганты с глазами-щелочками, на блестящей коже которых дробился свет факела. Тот, кто открывал входную дверь, гортанно прорычал:
– Вот твое место, белая собака-король! О нем знает только хозяин и мы. Весь дворец спит. Мы молчим и храним тайну. Ты живешь и умираешь здесь, может быть. Как он! – И гигант презрительно пнул разбитый череп ногой, так что тот со стуком покатился по каменному полу.
Конан не удостоил его ответом, и чернокожий, явно раздраженный молчанием пленника, пробормотал ругательство, наклонился и плюнул королю в лицо. Он поступил необдуманно, за что и поплатился. Конан сидел на полу, цепи обхватывали его пояс; лодыжки и запястья были прикованы к кольцу в стене. Он не мог ни подняться, ни отодвинуться от стены больше чем на ярд. Зато кандалы, сковывавшие его запястья, провисали, и, прежде чем чернокожий успел отдернуть свою яйцеобразную голову на безопасное расстояние, Конан захватил эту слабину одной рукой и нанес негру могучий удар по голове. Тот рухнул как подкошенный, и его спутники ошеломленно уставились на тело, лежащее с раскроенным черепом, из ушей и носа которого обильно струилась кровь.
Впрочем, они не попытались отомстить, равно как и не стали приближаться к Конану, который по-прежнему сжимал в руке окровавленную цепь, несмотря на то что он горячо убеждал их попытать счастья. В конце концов, обменявшись гортанными возгласами, они подняли безжизненно обмякшее тело своего товарища, словно куль с мукой, и вынесли вон. Дверь за собой они заперли его ключом, не снимая с позолоченной цепочки, которой тот крепился к его поясу. Тюремщики забрали с собой и факел, и, когда они уходили по коридору, темнота кралась за ними следом, словно живое существо. Вскоре их шаркающие шаги стихли вдали, и вместе с ними погасло и мерцание факела. В подземелье воцарились тишина и темнота.
5. Охотник из подземелья
Конан лежал неподвижно, вынося груз кандалов и отчаяние своего положения со стоицизмом варвара, привыкшего к тяготам жизни. Он старался не шевелиться, потому что лязг цепей неприятно резал слух в молчаливой тишине, а инстинкты, отточенные поколениями предков, обитавших в дебрях запада, приучили его не выдавать своего местоположения. Такое поведение не являлось результатом какого-либо логического мыслительного процесса; он лежал тихо не потому, что во тьме его подстерегала опасность, против которой он был беспомощен. Ксалтотан заверил Конана, что ему не причинят вреда, и киммериец поверил ему; пока, во всяком случае. Но его инстинкты варвара никуда не делись; те самые, что помогали ему неподвижно затаиться в укрытии, покуда рядом рыскали смертельно опасные твари.
В непроглядной темноте даже его острое зрение оказалось бесполезным. Но вскоре неподалеку появилось слабое свечение, нечто вроде косого столба тусклого серого света, в котором Конан смутно различал прутья решетки у его локтя и даже очертания двери в дальней стене. Поначалу он даже растерялся, пока не нашел подходящего объяснения. Он пребывал глубоко под землей, но по какой-то причине из дворца сверху вниз была пробита наклонная шахта. Очевидно, снаружи взошла луна, и ее свет падал в проделанное отверстие. Конан сообразил, что теперь может отмечать смену дня и ночи. Не исключено, что в шахту будет заглядывать и солнце, хотя с таким же успехом отверстие могут и закрывать на день. Вполне могло оказаться и так, что к нему применили изощренную пытку, позволяя пленнику полюбоваться лучиком солнечного или лунного света.