Приключения Лэндо Калриссиана 2: Ландо Калриссиан и Огненный ветер Осеона

Тюремная камера на Рафе IV на рассвете. Открытая с одной стороны, она была обращена на усыпанный гравием двор. Шум стоял оглушающий: заключенных будили для убийственных работ в садах жизненных кристаллов.

Стражники колотили по прутьям Вздрогнув, Ландо проснулся — страх того, что должно сейчас произойти, наполнил все его существо. Он отпрянул вглубь камеры, пытаясь скрыться от шума. Его неровное дыхание медленно переходило в хныканье.

Он оказался не готов, когда в камеру направили пожарный шланг. Струя припечатала его к стене, а ледяная вода текла по телу, ослепляла и забивала рот и нос. Он упал на колени, а его голова ударялась о стену. Пригнувшись, он пытался дышать, пытался остаться в живых и сопротивлялся смертоносной силе…

* * *

— Но, возможно, ты возразишь, что все было не так?

Гепта ходил взад-вперед перед узником, наслаждаясь его агонией. Несмотря на то что пот покрывал каждый сантиметр его кожи, Ландо замерзал от одних воспоминаний. Но Гепта был прав: все было совсем не так.

— Это… это длилось всего несколько мгновений. — Калриссиан запинался и возможно, что в каком-то роде, это было поражением; он не собирался доставлять безумцу удовольствия, но нужно было понять, что же происходит. — Я не был так напуган. Я уже работал над планом побега. И это длилось несколько секунд, а не часов, я просто…

Его голос ослаб, и, не закончив фразу, Ландо содрогнулся. Содрогнулся от простого воспоминания о чем-то, что совершенно его не волновало, когда происходило на самом деле.

— Ты храбрец, капитан Калриссиан. Хотя тебе и не нравится так думать. Как ты это называешь — «созидательная трусость»? Ты считаешь себя прагматиком, не занимающимся героизмом, — чародей помедлил. Сейчас он стоял почти неподвижно перед игроком.

На заднем фоне в безумных небесах взвихрялся Огненный ветер, порождая цветные тени. Ландо тряхнул головой, чтобы смахнуть пот, заливавший глаза, и попробовал свои оковы. Как он и ожидал — те не поддались.

— Но все же, — продолжил Гепта, — что есть храбрость, как не способность противостоять нашим страхам, игнорировать их и подавлять, а после этого совершать то, что мы боялись совершить. То, что ты ощущаешь в данный момент, дорогой капитан, это страх, который ты отказался ощутить тогда. И сейчас у тебя нет выбора!

* * *

Внезапная атака!

Борясь с кораблем одной рукой, другой Ландо отчаянно пытался управиться с носовыми пушками, пока на него неслась эскадрилья разношерстных истребителей. Это было кошмаром: истребители были слишком хорошо защищены, чтобы его слабые орудия могли причинить им неприятности, а добраться до счетверенных пушек он не мог, не покинув мостик. Вуффи Раа, безумный и беспомощный, не мог ему помочь.

Ландо выстрелил снова. Но с тем же успехом он мог стрелять струями розового лимонада, так как на данный момент в его распоряжении были только бледные и неэффективные лучи энергии. Вражеский флот подлетал все ближе, ближе и ближе…

* * *

Ландо прекратил хватать ртом воздух, начал задыхаться, закашлялся и прочистил горло.

— Конечно, — радостно прошипел Гепта, — ты выжил в той ситуации, которую только что пережил снова. Иначе бы тебя сейчас здесь не было — это логично. Такая логика облегчает нам жизнь со всеми нашими неприятными воспоминаниями, не так ли? Интегративная, исцеляющая контекстуализация, необходимая всем нам, чтобы выжить.

— Разумеется, — выдохнул игрок. — Разумеется, гаденыш — все, что скажешь!

— Аа-а! Сопротивление, наконец-то! Как я говорил, искусство пытки разочарованием кроется в отрицании разумом этой интеграции, этой перспективы. Когда в твоей памяти возродятся некогда пережитые ужасы, ты не вспомнишь, что однажды уже выжил, а возможно и восторжествовал. Видишь ли, даже в моменты чрезвычайной опасности всегда есть способы защиты, отвлекающие моменты, пути к отступлению, которые умеряют страсти. Но мой метод не позволяет объекту чувствовать что-либо, кроме страха. Ты не можешь думать ни о чем другом. Это будет продолжаться и продолжаться — по кругу — до тех пор, пока воля и личность не будут полностью сломлены.

— Сопротивление, — неумолимо продолжил лектор, — только добавит бризантность, а она дает возможность полностью уничтожить человеческую индивидуальность. Давай, разозлись, капитан. Оскорбляй меня. К своему ужасу ты увидишь, что это не только ускорит процесс, хотя в итоге нисколько не сократит твою агонию, но и доставит мне массу удовольствия!

Дыхание сбилось, во рту стояла горечь, но он умудрился ответить:

— Бьюсь об заклад — ты блефуешь, Гепта. Держу пари, что ты врешь. Уподоблюсь тебе. Думаю, что продолжу ненавидеть даже твои внутренности, хотя бы из чистой формальности. Я представлю себе, что их вытащили из твоего брюха и поджаривают на медленном…

* * *

Мир был лесом гигантских ног.

Повсюду вокруг взрослые спешили по своим делам и толкали его, грозя затоптать. А он ничего не мог поделать. Ему было всего три года от роду. И он потерял свою маму.