Приключения Найджела

— Итак, я предупредила вас, молодой человек, о том, какой образ жизни вы должны вести, — проговорила Марта. — Наша поденщица поможет вам, насколько это будет в ее силах, но умный человек — сам себе лучший слуга и помощник.

— Очень вам благодарен за урок, мистрис. Я постараюсь затвердить его на досуге.

— И хорошо сделаете, — ответила Марта. — Атак как вы, кажется, и впрямь благодарны за совет, то, хоть раздавать их и не в моем обычае, я даю вам еще один: не заводите дружбы ни с кем в Уайтфрайерсе и ни под каким видом не занимайте денег, а пуще всего у моего отца, ибо, хоть с виду он выжил из ума, он во всякое время оставит вас в дураках. Последнее и самое главное: не оставайтесь здесь ни секунды долее, чем будет необходимо. Прощайте, сэр.

«Кривое дерево может принести вкусные плоды, а суровая душа — дать хороший совет», — подумал лорд Гленварлох, направляясь в свою комнату. Соображение это еще не раз приходило ему в голову, пока он, не в состоянии примириться с мыслью о необходимости стать истопником, ходил взад и вперед по спальне, чтобы согреться.

Наконец размышления его вылились в следующий монолог; под этим, позвольте мне заметить раз и навсегда, я разумею вовсе не то, что Найджел, расхаживая в одиночестве по комнате, в буквальном смысле произносил вслух слова, приведенные дальше в кавычках, а то, что я сам возымел желание представить дражайшему читателю состояние духа моего героя, его размышления и намерения в виде прямой речи, а не авторского повествования. Иначе говоря, я облек его мысли в слова, и таково же, я считаю, назначение монолога на сцене, ибо монолог есть самый естественный и, пожалуй, в то же время единственный способ передать зрителю то, что, по нашим предположениям, совершается в душе театрального персонажа. В жизни таких монологов не бывает, согласен, но если не принимать их как условное средство общения между автором и публикой, то драматургам придется творить по рецепту мейстера Пуфа, у которого лорд Барли передает целую цепь политических рассуждений одним выразительным кивком своей тупой головы. Несомненно, в повествовании писатель имеет возможность сказать, что его персонажи думают так-то и так-то, подразумевают то-то и то-то и приходят к такому-то и такому-то выводу; зато монолог — более краткий и живой вид передачи тех же сведений, а потому вот что говорил или мог бы говорить сам себе лорд Гленварлох:

«Она права, я могу извлечь пользу из ее урока. Всю мою жизнь я прибегал к услугам других, вместо того чтобы более достойным образом обходиться собственными силами. Я чувствую себя жалким, когда долгая привычка заставляет меня испытывать неудобства из-за отсутствия слуги, я стыжусь этого. Но куда больше я стыжусь того, что та же привычка перекладывать свою ношу на чужие плечи сделала из меня с той поры, как я приехал в Лондон, жертву обстоятельств, на которые я даже и не пытался влиять, лицо бездействующее и лишь испытывающее всевозможные чужие воздействия, опекаемое одним другом, обманутое другим, но, извлекающее ли выгоду из знакомства с одним, претерпевающее ли зло от другого, всегда пассивное и беспомощное, как корабль без руля и ветрил, отданный на волю волн и ветра. Я стал царедворцем по совету Гериота, картежником — по наущению Дэлгарно, эльзасцем — по желанию Лоустофа. Что бы ни случалось со мной хорошего или плохого, всем я обязан деятельности других, но не своей. Сын моего отца более не будет следовать по этому легкому, ребяческому пути. Выживет он или умрет, утонет или выплывет, но с этой минуты безопасность, успех и честь Найджела Олифанта будут зависеть от его собственных усилий; и если он погибнет, то по крайней мере с сознанием, что он действовал по своей воле. Я запишу себе в записную книжку ее доподлинные слова: „Умный человек — сам себе лучший слуга и помощник“.

Только опустил он книжку обратно в карман, как в комнату, прихрамывая, вошла старая поденщица, самым безжалостным образом искалеченная ревматизмом, что вряд ли способствовало ее расторопности; она пришла выяснить, не перепадет ли ей что-нибудь от незнакомца за услуги. Она охотно взялась доставить лорду Гленварлоху завтрак, а так как харчевня находилась в соседнем доме, то старуха справилась с этим много быстрее, чем предполагал Найджел.

Едва он закончил в одиночестве завтрак, как ему сообщили о приходе привратника, или сторожа, искавшего мейстера Грэма по поручению его приятеля, мейстера Лоустофа; старуха ввела посланца в комнату, и он вручил Найджелу небольшой чемодан с платьем, которое тот просил доставить ему, а затем с таинственным видом извлек из-под плаща шкатулку, или ларчик.

— Очень рад, что избавляюсь от нее, — сказал он, ставя шкатулку на стол.

— Отчего же? Ведь она не так уж и тяжела, — заметил Найджел, — а на вид вы человек крепкий.