Приключения, почерпнутые из моря житейского

– Так изволь же сказать, что такое случилось с моим Прохором?

– Обманули меня, вот и все! – крикнула Авдотья Селифонтовна, приподняв голову с сердцем, – черта на подставу взяли, да меня не обманете!

– Что ты это говоришь, сударыня! Ох-о-хо, кто-то испортил свадьбу!

Василий Игнатьич почесал в голове и вздохнул.

– Наказание божеское! – проговорил он, – ох-о-хо! за кем бы послать?… Послать разве за Селифонтом Михеичем и Марьей Ивановной?…

– Да за дохтуром-то бы послали, – сказала няня, – прописал бы лекарствица Дунюшке; сердце так и колотит, и голова словно горячий уголь.

– За дохтуром? – спросил Василий Игнатьич, – за дохтуром!… Боюсь, совсем уморит!…

Василий Игнатьич был совершенно растерзан. Голова ли у него болела от заздравного вина на свадьбе сына, или перепугала его болезнь Прохора Васильевича, только он был весь не свой, и как назло, покуда послал за доктором и успел дойти до спальни, где лежал больной, случилась новая беда, точно как deus ex machina [154], столь обыкновенный в море житейском.

Мы уже сказали, что и домашняя челядь и все соседки, сбежавшиеся смотреть на свадебную порчу, решили общим сове-том послать скорее за Еремевной. Ее ждали с нетерпением.

– Поди-ко-сь кто-нибудь, посмотри, не идет ли Еремевна, – повторяли по очереди то Анисья, то Матвевна,

У ворот скопилась целая толпа посланных встречать ее.

– Вот, вот, не она ли идет, торопится? – крикнули девушки, увидав подходящую женщину в шелковом, но уже стареньком холоднике [155], с накрытою платком головой.

– А что, голубушки, – спросила она, – это, что ли, дом Василья Игнатьича Захолустьева?

– Это, это! – крикнули в голос девушки, – пожалуйте сюда!

– А сынок-то его, Прохор Васильевич, здесь?

– Здесь, здесь! Давно уже вас ждет.

– Ой ли? Ах, голубчик!

– Бог весть что сделалось с ним: говорят, порча.

– Ах, что вы это говорите!… Что с ним? Где он, где, голубчик мой! – вскричала женщина, побледнев как смерть.

– Сюда, сюда пожалуйте.

– Где он, где? – повторяла женщина, вбегая в спальню. Толпа раздалась перед нею.

– Прохор Васильевич! голубчик мой! – вскричала она и бросилась на больного почти без памяти.

Все стояли молча, как будто в ожидании чуда. Несколько мгновений продолжалась тишина.

– Что ж это такое она делает? – спросила, наконец, Анисья соседку Ивановну.

– А вот постой, – отвечала та.

– Еремевны-то нет дома, – сказал запыхавшись приказчик, Евсей Савельич, вбежав в спальню.

– Tс! Она уже здесь.

– Прохор Васильевич! душенька! – вскрикнула женщина, приподняв голову и взглянув на больного. – Душенька! ты ли это? Что с тобой? что с тобой? – И она снова обвила Прохора Васильевича и начала страстно целовать его, заливаясь слезами.

– Дарьюшка, что это она, с ума, что ли, сошла?

– А вот постой, постой, молчи!… вишь, приласкать хочет сперва.

– Ах, мать моя, да это не Еремевна! Еремевну-то я знаю; это какая-то другая.

– Да ты знай молчи уж, послушай, что она причитывает. Между тем Василий Игнатьич послал за доктором, который жил через дом.

Доктор немедленно явился.

– Пожалуйте, – повторял Василий Игнатьич, провожая его в комнату сына, – пожалуйте!

– Что такое сделалось с ним? – спросил медик, расталкивая толпу.

– Да вот, – проговорил Василий Игнатьич.

– Душенька! – вскрикнула снова женщина.

Прохор Васильевич пошевелил головою, открыл глаза и вздохнул.

– Позвольте! – сказал медик, подходя к постели, – позвольте! – повторил он, взяв женщину за руку.

– Эх, батюшка, Василий Игнатьич, к чему вы призвали лекаря-то, – сказала вполголоса Анисья, – ведь вот уже лекарка почти отговорила его, смотрите-ко, уж очнулся.

– Голубчик ты мой, душа моя, взгляни-ко ты на меня! Ведь я с тобой! Узнаешь ли ты свою Лукерьюшку?… Прохор Васильевич!

– Позвольте! – повторил медик, – отведите, пожалуйста, эту женщину: она только тревожит больного.

– Да кто ж ее отведет? – сказала одна из соседок, – она, чай, свое дело знает; делает, что нужно… Не мешать бы ей, так лучше бы было… на порчу-то нет лекарства!…

– Позволь, милая!… – сказал медик е сердцем. – Поди, пожалуйста, прочь!…

– Я прочь от него? Нет!… – сказала Лукерья Яковлевна, оглянувшись на медика, взором полным слез.

– Что это, жена больного? – спросил медик.

– Разумеется, что жена, – отвечала она жалобно, – кому ж быть-то мне, как не жене его? Кто будет умирать-то над ним, как не я?… Прохор Васильевич, голубчик, душенька!

– Это что же такое, – спросил Василий Игнатьич, совсем растерявшись, – Матвевна! Это Авдотья Селифонтовна?

– Ох, бог с вами, что вы это, Василий Игнатьич!

– Это какая-то безумная, что ли; смотри, пожалуй! Величает себя женой Прохора Васильевича! Да кто ее привел сюда?

– А бог ее знает, кто-нибудь да привел.

– Позволь, моя милая, – начал опять медик, – ему надо поскорей помочь; а не то ведь он умрет.

– Умрет?… Ах, господь с вами!… – вскрикнула Лукерья Яковлевна, – да вы кто такой? Лекарь, что ли?

– Лекарь, милая.

– Так помогите! помогите, пожалуйста, уж это не в первый раз с ним; о великом-то посте тоже с месяц без памяти пролежал…