Читаем Приключения, почерпнутые из моря житейского полностью

Приключения, почерпнутые из моря житейского

– Пропадшие деньги, совершенно пропадшие! – сказал он со вздохом, – я обязан предостеречь вас; вы думаете, что это в самом деле несчастный офицер? Это мошенник; их здесь тьма ходит… Они вас оберут, monsieur… le comte [164], – прибавил Андре, не зная, как величать путешественника.

– Оберут? неужели? какое горе!

– Ей-богу, оберут! как это можно давать столько! Им ничего не надо давать… этим бездельникам, попрошайкам! нищим!

– Тебя как зовут?

– Андре, monsieur.

– Вот видишь, Андре-monsieur, знаешь ли ты разницу между нищим и плутом?

– Non, monsieur [165].

– Так я тебе скажу: нищий напрашивается на деньги, а плут на услугу. Понял? и прекрасно; довольно рассуждать. Что ж «Лондон»?

– Я уж был там; самый лучший номер готов,

– Умные ноги!

Венгерский магнат вскочил в дормез, Иоганн взлез на козлы, ямщик чмокнул, подернул вожжами.

Поехали. Андре бежал ли следом, или доехал на запятках, но у подъезда гостиницы «Лондон» он встретил и высадил магната из кареты и повел по длинному, довольно сальному коридору до номера.

– Господин покорнейший мой слуга, как бишь тебя зовут?

– Андре, monsieur.

– Ну, Андре-monsieur, лондонская атмосфера и чистота, кажется, не лучше московской?

– Номер прекрасный.

– Правда, номер лучше. Иоганн! как ты думаешь? Понюхай-ко, хорошо ли пахнет?

– Ха! – отвечал Иоганн, приподняв важно отвислую губу, – здесь всё recht und sch?n! [166] Всё как следует для одной такой Obrigkeit [167] как ваша высокородность. Ничего не можно сказать худого. По стенам бесподобнейшие картины… Занавесы прекрасные на окнах, ковры… ja! ailes ist recht und sch?n! [168]

Вот и клавиры, можно музыку играть… и все, как следует… и кабинет есть… стол письменный… Это немецкая работа!… Тотчас видно!… Я тотчас узнаю немецкую работу!

Иоганн обратил особенное внимание на немецкую работу стола и распространился, рассматривая его со всех сторон и выдвигая ящики, о немецкой аккуратности.

– Что, хорош стол? – спросил магнат.

– О! – произнес Иоганн, приподняв отвислую губу.

– Ну, понюхай его и ступай выбирать все из кареты; да скорее мне одеваться!

– Нельзя же все вдруг, mein Herr [169]; надо все по порядку сделать, langsam und sch?n [170].

– Ну, ну, ну, готс-доннер-веттер! [171] – прикрикнул магнат Волобуж, раскинувшись на диване. – А ты, как бишь тебя?

– Андре.

– Андре, скажи, чтоб подали обедать, да мне нужна коляска на английских рессорах, да билет в театр, в собрание или в клуб, повсюду, где только можно убивать время позволительным образом. Слышишь?

– Слушаю.

– Ну, ступай!… Я для скуки и уединения не создан, – продолжал про себя Волобуж, садясь обедать, – я и есть один не могу… Подай шампанского!… И пить один не могу!… Кругом тишина и спокойствие! очень весело: слышно, как собственный рот жует, а нос сопит!… Иоганн, убирай!… Роскошь, а не жизнь! блаженство посреди мук, волнений, треволнений, громов и молний!… Итак, я вступаю в новый свет, как Колумб… Знакомлюсь с московскими дикарями… они, говорят, народ гостеприимный, любят и уважают всех иноземных пришельцев и мимошельцев, скитающихся мудрецов и бродящих артистов и художников. Иоганн! Готово?

Langsam und sch?n Иоганн привел все в порядок, подал барину одеваться, проводил его до коляски, сказал по-немецки: «господь с вами!» – и пошел совершенствовать устроенный порядок, перекладывать и переставлять вещи с места на место, всматриваться и вглядываться, действительно ли всё на месте и нет ли какого-нибудь упущения.

Магнат Волобуж отправился в театр и был вполне доволен тем впечатлением, которое произвело первое его появление в публике.

Взоры дам из лож сосредоточились на новое замечательное лицо, как лучи к фокусу зажигательного стекла.

– Это лучшие проводники ко всем земным благам, – говорил Волобуж почти вслух, обводя зрительную трубку по рядам лож. – Очень, очень милы! Прелесть! право, я ни в Лондоне, ни в Париже, ни в Вене, ни в одной из европейских столиц не видал таких хорошеньких!…

– Вы, без сомнения, путешественник? – спросил его сосед, отжилой петиметр [172], которого взоры также блуждали по бенуару и бельэтажу, а улыбка проявляла внутреннее довольствие, что весь Олимп театра не сводил с него глаз.

– Я путешественник, – отвечал Волобуж, – и удивляюсь необыкновенной красоте здешних дам. Совершенно особенный тип! Тип оригинальный, какого я не видал в целой Европе!… Ah! реr mai fе! [173] Я не нагляжусь!

– Нам очень лестно это слышать; но вы изменяете вашим соотечественницам.

– Goddem! my heart goes pitt-a-patt! [174]

Я изменяю своим соотечественницам?

– Вы англичанин?

– Gott bewahre! [175]

– Немец?

– И того меньше; я маджар.

– Ах, я что-то слышал; не вы ли ездили для исследования языка мещеряков?.

– Нисколько.

– Говорят, что мещера и маджары составляли одно племя?

– Кажется; но мои. предки происходят от славян.

– От славян? О, так недаром вам нравится русская красота.