Мы радовались, что подруга оклемалась, хотя, до полного выздоровления еще было очень далеко: у Лильки то пропадало зрение, то отнималась одна из конечностей, мучили периодические головные боли, и она жила на транквилизаторах. Но при этом сохраняла бодрость духа и удивительное жизнелюбие: веселила соседку по палате историями из своей бесшабашной жизни, рассказывала анекдоты врачам на перевязках, и постоянно выпрашивала у нас коньяк. Но врач строжайше запретил ей пить, отныне и навек, на что Лилька сказала, тяжело вздохнув: «Лучше лишиться всех мозгов, чем возможности пить коньяк! Доктор, замените мне мозги на опилки, и дайте бутылку „Реми Мартин“, и я буду, наконец, счастлива!»
Однако, веселье было показным, Лильке было страшно. Она не знала, во что выльется ее травма в дальнейшем, страдала из-за своих остриженных наголо волос и огромного красного шрама, который шел через всю голову и заканчивался на виске.
Лилькиным лечащим врачом был очень симпатичный мужчина, лет 35, по имени Роман Витальевич, который легко шел на контакт, успокаивал свою неугомонную пациентку и нас, говорил, что все будет хорошо, только не надо больше пускать Лильку за руль мотоцикла. Казалось, что все самое страшное позади, но придя к подруге на следующий день, я застала ее в ужасном состоянии:
— Сегодня ночью Света умерла, — сказала она и зарыдала.
— Как умерла, отчего? — Ошарашено смотрела я на подругу.
— Не знаю, никто не говорит, — всхлипывала она. — Я следующая! Я тоже сегодня умру! — Заливалась слезами Лилька.
— Подожди, я сейчас приду, — погладила я ее по руке и вышла из палаты.
Лилькиного врача я отыскала в ординаторской: он сидел, устало опустив плечи и нервно мял сигарету в руках.
— Вот, курить бросил, а так хочется, — словно оправдываясь, сказал он, увидев меня.
— Извините, Роман Витальевич, а что случилось со Светланой? Мы же разговаривали вчера, смеялись, все было хорошо!
— Понимаете, травмы головы опасны своей непредсказуемостью, — грустно ответил он. — После операции мы еще, минимум, неделю, не можем гарантировать пациенту жизнь. Это же вмешательство в мозг, сами понимаете, мало ли что может произойти: образоваться новая гематома, лопнуть сосуд, сдвинуться тромб…
— То есть, Лилька тоже может… — начала я, и не смогла закончить предложение.
— Давайте надеяться на лучшее, — мягко ответил доктор. — У вашей подруги неплохие прогнозы.
— Ей страшно, — сказала я. — Можно, я останусь сегодня ночью с ней?
— Хорошо, но если кого-то привезут, вам придется уступить кровать, — ответил Роман Витальевич.
В комнату зашла медсестра:
— Роман Витальевич, у вас сегодня на ужин мясо, маринованное в вине! Сервировано в 7- ой палате.
— Нифига себе, сервис! — Присвистнула я.
— Это означает, что снова какого-то алкаша без сознания привезли, — грустно пояснил мне доктор. — Такой вот, циничный медицинский юмор.
Я провела ночь на соседней с Лилькой койке, практически без сна. Я прислушивалась к ее дыханию, и нервно вскакивала каждый раз, когда мне казалось, что она не дышит.
Утром она чувствовала себя лучше.
— Мне снился хороший сон, — сказала она. — Я шла по залитому солнцем лугу, все вокруг было покрыто цветами, я даже ощущала их запах. А рядом шел какой-то мужчина. Он так нежно поддерживал меня под руку, и хотя и не видела его лица, чувствовала, что он меня очень любит и не даст в обиду. Жаль, что я так и не посмотрела: симпатичный он или нет.
— Ну, дорогая, похоже, жить будешь! — Рассмеялась я. — Ладно, выздоравливай, мне идти надо, к Юльке забежать — как она там справляется в одиночку.
Юлька зашивалась с тремя мальчишками, на развлечения у нее теперь времени не оставалось.
К тому же, смерть ее новой подруги, Сабрины, тяжело ранила Юлькино сердце. Она стала признавать мою правоту в этом вопросе: люди действительно могут талантливо сохранять хорошую мину при плохой игре. Далеко не просто понять, что на самом деле у человека на душе, если он улыбается и рассказывает о своем бесконечном счастье.
Юлька понемногу стала общаться с Вадимом, пока, правда, только по бытовым вопросам. Он заезжал утром, чтобы отвезти младшего сына в детсад, теперь же отвозил еще и Борьку. Со мной он не общался — думаю, стыдился своих откровений в порыве слабости, но я его понимала, и не напоминала о себе. Я все больше надеялась, что у них с Юлькой есть будущее.
Вечером, если Вадим был занят, мы с подругой по очереди забирали Борьку из детсада, каждый раз выслушивая жалобы воспитательниц, что пацан дерется, ругается нехорошими словами и может послать на три буквы даже воспитательницу.
Каждый раз мы с Юлькой вспоминали, как любит Лилька вставить крепкое словцо, разговаривая по телефону, и вопрос: «Откуда он этого набрался?» отпадал сам собой.
Юлька всерьез взялась за воспитание юного невежды. Она проводила дома все вечера, читая детям книжки, придумывая всевозможные игры и рассказывая нравоучительные лекции. Я восхищалась ее умением ладить с детьми, мне уже через полчаса, проведенные с этим «вождем краснокожим», хотелось надавать ему звездюлей.