Приключения в Красном море. Книга 1

Затем мы попадаем на торговые улочки, где выстроились рядами сотни похожих одна на другую лавочек; это дуканы шириной всего два метра. Они напоминают цепь ячеек, в каждой из которых араб, как правило, грязный, болезненного вида подросток, обладающий женственной и порочной наружностью, предлагает клиентам всякую всячину в крохотных бумажных кульках. На прилавке в небольших кучках или стеклянных банках представлено все, без чего немыслима жизнь арабов: рис, сахар, финики, перец, имбирь, кардамон, рыболовные крючки, настойка хны, сандалии, ткани и т. д. и т. п.

Во всех этих улочках, кишащих бедуинами, пахнет пряностями, прогорклым маслом и крысиной мочой.

Преодолев множество поворотов, мы подходим к дому Ахмеда Тахера, сына шейха Тахера. Он и есть тот самый Омер-эль-Бахар.

Я говорю ему, что приехал сюда повидаться с Саидом Мухаммедом Хидрисом и заодно попросить у него пропуск, разрешающий мне пребывание на Фарасане.

Мне бросается в глаза недоверчивый вид этого араба, и в приоткрытую дверь я замечаю толпу людей, взгляды которых устремлены на меня. Нет сомнений в том, что мое появление было предварено какой-то распространившейся здесь сенсационной легендой.

Тахер молча выслушивает меня и удаляется, сославшись на необходимость уведомить визиря Мухаммеда Йяйя.

Меня оставляют наедине с Салахом, который, повинуясь местным обычаям, приставил мое ружье к стене у двери. Я обнаруживаю, что чья-то невидимая рука его похитила. Правда, при мне есть еще браунинг, но какой в нем может быть толк?..

Некоторое время спустя раб приносит лепешки из дурра, поджаренные на козьем масле, кислое молоко, жареное мясо и финики.

Снаружи сидит на корточках дюжина вооруженных рабов, охраняющих хижину, в которой я нахожусь. Проходит не один час. Я притворяюсь спящим. Салах не скрывает своего беспокойства и обдумывает план побега.

За исключением оставшихся на судне матросов, никто в мире не знает, где я: тот факт, что я отбыл из Массауа, последнего пункта, посещаемого европейцами, намереваясь добраться до Джибути, может, наоборот, лишь направить поиски по ложному следу.

Прекрасная возможность избавиться от меня, так как несчастные негры, ждущие нас на борту, тут же будут проданы в рабство и отправятся в глубь материка, и пройдет много времени, прежде чем они вернутся назад и расскажут о случившемся.

Очевидно, именно в этом заключается замысел англичан, но посмеет ли Хидрис либо его визирь совершить убийство, зная, что я француз?.. Теперь я понимаю, почему англичанам было нужно выдать меня за немецкого шпиона.

Наконец в два часа пополудни в комнату входит рослый, вооруженный огромной саблей раб-суданец, он молча подает мне знак следовать за ним.

Появление этого безмолвного чернокожего человека, как в романтических драмах, способно было произвести устрашающее впечатление, не знай я по собственному опыту, что на Востоке все улаживается, если у тебя хватает мудрости не делать из всего трагедии.

В течение нескольких минут мы следуем по городским улицам и подходим к большому зданию в арабском стиле. На залитом солнечным светом фасаде зияет темный провал большого сводчатого подъезда. Мы оказываемся в некоем подобии просторного довольно темного коридора. Он заполнен лежащими на полу пленниками, их щиколотки охватывают соединенные друг с другом большие железные кольца.

Глаза еще не привыкли к темноте после яркого солнечного света, и я спотыкаюсь об эти полуголые тела.

На нас обрушиваются стенания заключенных. «Аллах! Карим!» — раздается со всех сторон, и к нам тянутся руки за милостыней.

Подобное зрелище не редкость в Аравии, здесь нет тюрем, ибо они обходятся очень дорого, ведь требуется штат охранников, а их всегда можно подкупить; кроме того, тюремные стены скрывают заключенного от посторонних взглядов, поэтому он не может служить для других наглядным примером. Наконец, и это главное, закованный в кандалы пленник обладает некоторой свободой передвижения и, пользуясь людским милосердием, обеспечивает себя пропитанием. Еще одна статья экономии!

Мы попадаем во двор, где в тени стен жуют траву козы. Наш провожатый останавливается перед запертой дверью, охраняемой группой солдат, которые расступаются в стороны. Когда я подхожу к ней, молчаливый сопровождающий резким движением распахивает дверь и вталкивает меня, совершенно ослепшего, в какой-то темный зал, где на диванах в парадных одеждах сидят десятка два арабов, образуя подкову, так что я оказываюсь в центре этого собрания. Все взгляды обращены в мою сторону. Никто не шелохнется, не слышно даже дыхания — вокруг меня сгущается враждебная, угрожающая тишина.

Признаюсь, было от чего растеряться.

К счастью, умея владеть собой, я со спокойной улыбкой, делая вид, что мне здесь очень уютно, как и подобает гостю, которому оказывают такой любезный прием, приступаю к традиционному приветствию и поочередно касаюсь руки каждого из присутствующих; всякий раз я целую свою десницу и затем прикладываю ее к своей груди, склонив голову.