Приключения в Красном море. Книга 1

И консул, и посол находятся на платформе вагона-салона и каждый по-своему господствует над толпой.

Дамы обожают красивого Кору, и если бы поезд уезжал на рассвете, они все пришли бы в назначенный час.

Что касается мсье Труйе — так зовут старейшину французского дипломатического корпуса в Аддис-Абебе, в течение сорока лет занимающегося изготовлением мыла из животного сала, получаемого на бойнях, — то он просто не мог не присутствовать при отбытии господина маркиза на охоту.

Свита губернатора заполонила весь перрон. Это абиссинец с величественной осанкой и профилем, напоминающим ассирийский барельеф; губернатор воскрешает в памяти витражи с изображением волхвов. Он окружен толпой сопровождающих его лиц и друзей, которые обнимают друг друга и отвешивают глубокие поклоны, лбом касаясь земли, тогда как огромные изогнутые сабли задираются к небу.

Три больших вагона третьего класса набиты солдатами, слугами и рабами. Два белых вагона первого и второго классов, обычно предназначаемые для европейцев, заполнены, также до отказа, знатными абиссинцами, родственниками или друзьями правителя.

Контролер, марселец, клокочет гневом, выполняя столь неблагодарную задачу взимания денег за билеты у всей этой черни, взявшей поезд приступом.

В представлении этих людей, того, что они являются слугами правителя, который отбрасывает на них свет своего авторитета, вполне достаточно для удовлетворения требований невзрачного человечка, пышущего злобой.

Незадачливый контролер призывает в свидетели своего благородного консула, указывая на недостаток почтения к престижу Франции, и маркиз, вооружившись моноклем, обводит лукавым взглядом эту сцену, всем своим видом показывая, что она не имеет к нему никакого отношения.

Правитель, приосанившийся под своим широкополым плащом, совершенно безразличен к суматохе и, кажется, даже считает ее довольно забавной.

Дело доходит до того, что паровоз уже собираются отцепить от переполненных вагонов и пустить на маршрут без состава. Но в итоге все каким-то образом улаживается, и поезд трогается с получасовым опозданием.

Я пристраиваюсь в углу купе первого класса, где помимо меня сидят два прилично одетых на европейский манер абиссинца, обутые в элегантные туфли аргентинских танцоров.

С ними едет очень молодая женщина в платье из яркого шелка, с европейской прической. У нее светлая кожа, изумительные глаза, прозрачные и глубокие, как у антилопы. Она типичная женщина страны Шоа и была бы поистине прекрасной, если бы заплетала волосы в косички, как это принято на ее родине.

Через несколько часов мои спутники понемногу возвращаются к своему обычному состоянию, ибо вокзальные контролеры и «ато»[70] в жакетах остались далеко позади. Вокруг, насколько хватает взгляда, простираются дикие и безлюдные просторы степей, покрывающих горные плато, по которым проносятся стаи газелей.

Европейские атрибуты моих спутников самым естественным образом утрачивают ореол престижности: туфли кое-как отбрасываются под скамейки, пальто английского покроя используются вместо подушек и ковриков.

Рабы, пришедшие из вагонов третьего класса, приносят бычий рог, наполненный талла, и вместительную круглую корзинку, где лежат инджира.

Один из абиссинцев изъясняется по-арабски. Я называю свое имя, и лица окружающих меня людей озаряют улыбки. Мы становимся совсем друзьями, когда я соглашаюсь разделить с ними трапезу.

Поезд спустился со склонов обширного плато, расположенного на высоте две тысячи метров, по которому мы ехали, покинув Аддис-Абебу, и теперь оказался на бескрайних равнинах Аваша, возвышающихся всего в восьмистах метрах над уровнем моря. Заваленные шлаком поля спускаются вниз и тянутся вплоть до соленого озера, где дремлют крокодилы.

Я вижу, как проносятся мимо, почти вплотную к дороге, глубокие и черные, как колодцы, ямы, в глубине которых то и дело проблескивает небо. Они заполнены водой, находящейся на уровне озера.

Мы подъезжаем к станции Метахара, лачуге, затерявшейся среди поросшей травой равнины, бескрайней, как море, с островками черной вулканической лавы. Это данакильская равнина, которая простирается до самых загадочных краев, и там, вдали, на северо-востоке, более чем в тысяче километров отсюда, исчезает в песках большая река Аваш.

По линии железной дороги проходит граница между владениями племени данакиль и племени галла, обширными территориями на юге и западе, включающими в себя высокие горы Арси, Чершера и плато Харэра, где произрастает кофе. Мы в гостях у карайу, ведущих кочевой образ жизни, очень воинственного племени, как и данакильцы, их соседи и извечные враги.

Как только поезд делает остановку, его обступают со всех сторон туземцы. Большинство пришли сюда из любопытства — посмотреть вблизи на это железное чудовище. Карайу необычайно красивые люди, их мускулистые и стройные тела едва прикрыты какими-то лохмотьями, пропитанными маслом.

Смазанные салом и подстриженные на уровне ушей волосы напоминают шлемы. Все они вооружены пиками, щитами из гиппопотамовой кожи и джамбией, грозным обоюдоострым ножом, который закреплен на животе.