Эти одетые в траур женщины в черных вдовьих платках, бесшумно скользящие в полутьме по дому с побеленными стенами, придают жилищу контрабандиста атмосферу сосредоточенной задумчивости и умиротворенности.
Александрос сидит в уголке, навевая на меня воспоминания о злачных кофейнях, где он был бы в своей тарелке.
Как же все окружающее далеко от того, что я ожидал!
Я мысленно сравниваю лицо Ставро с лицом Петроса на ферме в Стено и славного Папаманоли и чувствую, до чего те люди отличаются от знакомых Александроса.
Мы переходим к делам, обсуждаем цены, и Ставро преображается. Он показывает свою коварную, жадную до наживы натуру, столь необходимую в его ремесле. Но я чувствую, что оказался во власти этого человека, и соглашаюсь на цену, которую он назначает. Речь идет о небольшой партии, спрятанной в старой железной бочке.
— Нужно, чтобы вы передали мне товар на рейде. Я не могу никому доверить эту миссию, так как не пройдет и двух дней, как все жители города узнают, зачем вы сюда приехали, и полиция примется за вами следить. Пока никто не обращает на вас внимания. Именно в этом ваша сила. Вы встречались с французским консулом. Он познакомит вас с людьми, дружба с которыми поможет вам отвести от себя любое подозрение. Здесь считается, что французы не способны на мошенничество. Их принимают за простофиль, которые не умеют воспользоваться случаем; вам следует постараться сойти за самого наивного из европейцев. Что касается Спиро, это лучший человек на свете. Я часто встречаю его у цирюльника, и мы говорим по-гречески. Мы с ним добрые друзья. Он может вам пригодиться, потому что с ним можно говорить, о чем угодно.
— Как, неужели он принимает маленькие подарки?
— Нет, ни в коем случае. Не вздумайте ему это предлагать: он умрет от страха при одной мысли, что может себя скомпрометировать. Но он всегда рад оказать другу услугу. Он относится ко мне с восхищением и опаской. Ему известно, что я занимаюсь контрабандой, но мы никогда не затрагиваем эту тему. Мысль об этом приятно щекочет ему нервы — все трусливые женоподобные люди обожают мнимые опасности. К тому же он прекрасно ко мне относится и часто, сам того не подозревая, дает мне ценные советы. Впрочем, я общаюсь с ним только у цирюльника — на улице он меня не узнает. Время от времени я посылаю ему фрукты и другие мелкие подарки. Вот и все.
Между тем появляется молодой босой араб в белой чалме, одетый в длинную голубую застиранную рубаху с многочисленными заплатами.
У него — приятное, очень загорелое лицо с грубыми, точно высеченными из дерева чертами. Это не египтянин, а горец из Хеджаза. Когда он подходит ближе, чтобы поздороваться, я вижу, что у него только один глаз.
— Это Джебели, — говорит Ставро. — Он заслуживает того, чтобы быть королем, если бы награды раздавались людям соответственно их доблестям. Таких, как он, один на десять тысяч. Он обязан мне жизнью, помнит об этом и, если бы потребовалось, не задумываясь, отдал бы за меня жизнь. Когда-нибудь я расскажу вам его историю. Я пригласил его, чтобы вы могли завтра его узнать. Вы передадите ему товар. Александрос сейчас уйдет. Если вас увидят с ним в кофейне, все пропало. Завтра утром Джебели будет греться на солнышке напротив вокзала. Он вас заметит, и не нужно подавать ему никакого знака. Вы пойдете за ним на большой дистанции, и он приведет вас к строящейся дамбе. Он присядет на миг в том месте, где вам нужно будет причалить. Наблюдайте за ним издали, но сами не ходите на дамбу. Запомните это место хорошенько, чтобы не перепутать его ночью. Неподалеку отсюда есть маленький греческий бар, туда заходят кули. Вы можете там спокойно все обсудить с Джебели. Хозяин — верный мне человек, вам нечего бояться.
Глядя на маленького араба с серьезным замкнутым лицом, я вспоминаю моего Абди, ибо между этими преданными без лести людьми ощущается что-то общее.
Я прощаюсь со всем семейством и направляюсь к выходу. Александрос уже давно ушел.
Ставро задерживает меня на пороге и дает последние инструкции:
— Берегитесь часового, который, возможно, будет охранять дамбу. Постарайтесь, чтобы он вас не заметил, когда вы будете подплывать. Эти скоты сразу же принимаются палить из ружья, с тех пор как им задурили головы байками о подводных лодках.
— Знаю, — отвечаю я. — Не волнуйтесь, я буду начеку.
— Ладно, я вам верю. Да поможет вам Бог!
Толстая женщина в черном говорит несколько слов по-гречески, видимо, обещая молиться за меня, а три сестры с бледными строгими лицами бросают на меня тревожные взгляды.
Дверь бесшумно отворяется и закрывается за мной. Я оказываюсь наедине с безмолвием ночи, и мне кажется, что дом контрабандиста пригрезился мне во сне. Я снова вижу зеркальную гладь залива, но уровень воды немного понизился, как будто море, засвидетельствовав мне свою преданность, отступило.
Возвращаясь в Порт-Тауфик последним поездом, я размышляю над последней фразой Ставро: «Берегись часового…» Ба! если судьба — на моей стороне, чего мне опасаться? К тому же этот человек, возможно, прав: чему быть, того не миновать…
XXVII
Дамба