Приключения в Красном море. Книга 2

Я покидаю это оскверненное место с чувством отвращения, и ностальгия по настоящей пустыне, где ничто не нарушает моего одиночества, охватывает меня с небывалой силой. Мне не терпится вернуться на борт моего судна, вновь почувствовать под ногой родную палубу, несколько квадратных метров досок, то раскаленных палящим солнцем, то мокрых от водяных брызг, досок, заменяющих мне волшебный ковер из арабской сказки, тот, что переносил меня в заколдованные страны, где царит вечность, где опьяняет чувство отрешенности от времени, где ничто не напоминает о неумолимом движении людей и вещей к смерти. Там только море, ветер, девственный песок пустыни, солнце… бесконечность вселенной с хороводом звезд. Ничто не мешает мне общаться со стихией, ничто не оскорбляет ее величия и не тревожит моих грез, в которых я сливаюсь с ней воедино.

Какое же уныние наводит на меня после всех этих сказочных видений прокуренный вагон поезда, следующего в Суэц, полутемный вагон, набитый угрюмыми типами, которые читают газеты, играют в карты, обсуждают цены на сахар или спят с открытым ртом!..

Я убегаю в коридор и подхожу к окну. Кажется, что в этот час от горячего песка исходит умиротворение. Бешено мчащийся поезд вторгается в безмятежную тишину тропической ночи, и яростный ветер свистит у меня в ушах. Поезд летит, оставляя позади себя дым и копоть, и высокие пальмы, растущие между дюнами, проносятся в небе словно призраки…

Наконец мы прибываем в Суэц. Вот и наше судно, уснувшее на рейде. Знакомый голос отзывается на мой призывный крик, и за мной посылают лодку.

Я спешно улаживаю все формальности, чтобы сняться с якоря на следующее утро.

В консульстве мне сообщают, что англичане не разрешили мне добычу перламутра в заливе под предлогом необходимости продажи подряда с торгов. Что ж, на нет и суда нет…

В шесть часов все наконец закончено, я прощаюсь со Спиро и другими служащими консульства, а также с агентом по морским перевозкам.

У меня еще остается время навестить Ставро. Он приглашает меня отужинать с ним в последний раз в окружении лодки, иконы и кремневого ружья старого горца.

На сей раз самосское вино действует на меня благотворно и придает нашему последнему застолью задушевный характер.

— Когда вы теперь вернетесь? Это самое главное, — говорит Ставро.

— Бог весть! Насколько я понял из речей Горгиса, новое греческое правительство запретило выращивать коноплю. Значит…

— Да, знаю, это, наверно, серьезно, потому что решение навязано англичанами. Данный закон разорит множество землевладельцев, хотя им обещана компенсация. Предвижу серьезные осложнения. Ясно, что наше правительство слишком бедно, чтобы возместить им ущерб, и, как любое правительство, оно не любит давать деньги налогоплательщикам.

— Это кажется мне странным, — откликаюсь я после не долгого раздумья. — Англичане швыряются в Греции драхмами, чтобы собрать в другом месте урожай фунтов стерлингов. Возможно, они хотят приостановить производство гашиша в вашей стране. Они прикрываются гуманными принципами. Но эти принципы не помешали англичанам хладнокровно спаивать великолепный народ, индейцев, чтобы завладеть их страной. Те же самые пасторы, которые мечут сегодня в Америке молнии против безобидного вина, подносили несчастным туземцам вместе с библиями и проповедями губительную «огненную воду». Они убивали их тела во имя великой нации, но спасали души именем Бога. Совесть английских граждан оставалась чиста. Я говорю вам это, чтобы вы поняли цену правительственной филантропии… Все власти таковы. Впрочем, нельзя осуждать англичан за убийство американских индейцев, потому что их все равно пришлось бы убить — так что лучше было совершить этот акт безболезненно, преподнося смерть в рюмках. Теперь вы понимаете, что душеспасительная миссия англичан в Греции вызвана стремлением устранить конкурентов. Следовательно, гашиш разводят в одной из их колоний.

— Вы открыли мне глаза, — говорит Ставро после небольшой паузы, — я уже несколько раз получал через своих агентов партии гашиша, который продают команды английских судов.

— Откуда прибывали эти суда?

— Из Бомбея. Мне сказали, что этот продукт стоит намного дороже греческого гашиша и открыто продается в Индии в специальных лавках.

— Возможно, — говорю я, — их торговля сродни нашей монополии на опиум в Индокитае, где якобы из добрых побуждений, чтобы не лишать местное население яда, к которому оно пристрастилось на протяжении сотен лет, мы продаем этот яд в сто раз дороже его стоимости.

— Может быть, вы и правы, ведь сипаи[41], расквартированные в Исмаилии, курят разновидность гашиша, его раздают им каждую неделю. Было бы интересно изучить этот вопрос. Вам бы следовало туда заглянуть, ведь вы поплывете в сторону Индии.

— Поживем — увидим. А тем временем сообщайте мне обо всем, что сможете узнать по этому поводу.