Приключения в Красном море. Книга 3

На борту влияние гашиша сказывается в оживленных разговорах, не стихающих далеко за полночь, а затем все забываются глубоким сном.

IV

Утренний визит

Два дня спустя на рассвете мы различаем вдали, по правому борту, Аденские горы; восточный муссон гонит нас со скоростью более десяти узлов. Около полудня перед нами открывается массив Мабла — цепь высоких гор, протянувшихся позади Обока.

Ночью бриз не ослабевает; я пытаюсь разглядеть свет маяка на мысе Рас-Бир, чтобы тотчас же взять курс на острова Муша, до которых надеюсь добраться утром. Мне нелегко было отложить возвращение в Обок, где жена каждое утро с нетерпением вглядывается в даль в надежде узреть на горизонте знакомый парус. Я оповестил ее о нашем приезде телеграммой, отправленной из Маэ, но может ли она не волноваться, когда крошечный «Альтаир» все еще бороздит Индийский океан?.. Наконец я вижу манящий свет маяка и с трудом удерживаюсь от соблазна повернуть в сторону Обока. Через два часа я мог бы обнять близких и пить с ними утренний кофе на террасе…

Матросы тоже проявляют нетерпение и не скрывают своего разочарования, когда я беру курс на юго-запад.

Но являемся ли мы хозяевами своей судьбы? Ветер неожиданно слабеет и перемещается на юго-запад, то есть встает нам поперек дороги. Я должен был предвидеть это: в здешних краях к концу ночи поднимается местный ветер зейли (или зейла). Вместо того чтобы идти к цели, приходится отклониться в сторону открытого моря. Мы движемся очень медленно, и на рассвете у подножия скал показываются белые дома Обока; значит, наш парусник тоже видят с берега… Что подумают, если «Альтаир» равнодушно пройдет мимо Обока? Моя жена, знающая об истинной цели моего путешествия, может вообразить невесть что…

Ну что ж! Если ветер не хочет вести меня на юго-запад, придется развернуться и взять курс на Обок. А провести тайную операцию на островах Муша по замене товара ложным шаррасом мы успеем и завтра. Пористая почва этих островов, черный перегной, состоящий исключительно из разложившихся растений, не похожа ни на какую другую почву. По виду ее можно принять за шаррас, который содержит значительное количество листьев конопли.

Несмотря на попутный ветер, мне кажется, что мы стоим на месте и Обок никак не становится ближе. Время, обычно летящее столь стремительно, словно остановилось — то же самое происходит, когда мы спешим, а вода никак не хочет закипать.

Наконец я вижу в подзорную трубу распахнутые настежь окна своего дома. В углу террасы развевается флажок на древке, и кто-то вроде машет тряпицей…

С каким облегчением я сброшу тяжкое бремя тревоги, нарастающей в момент возвращения после долгого путешествия! Судьба так часто играет с нами злые шутки, что мы привыкли к неприятным сюрпризам и заранее готовим себя к худшему, чтобы достойно выдержать очередной удар.

Пройдя между рифами, мы входим на рейд. В поселке царит оживление: женщины и дети сбегаются на берег, и матросы, забравшиеся на ванты, приветствуют родных криками. Лишь Кадижета и Бара Караши готовятся к швартовке с напускным безразличием, ибо их никто не ждет. Кадижета еще холост; этот симпатичный парень пользуется у женщин успехом и посмеивается над наивным нетерпением мужей, зная по собственному опыту, чем занимаются жены во время их отсутствия. Что касается Бара Караши, то он взирает с недоумением на восторг матросов по отношению к презираемому им полу, возмущенно выплевывает комок жевательного табака и осыпает расчувствовавшихся балбесов потоком отборных ругательств. Тем временем Кадижета заряжает пушку, не желая никому уступать право первого залпа. Держа в руке детонирующий шнур, он ждет моей команды. Когда мы минуем бакен у оконечности рифа, заряд выскакивает из лафета, и по окрестным скалам прокатывается гром; вслед за нашим салютом из поселка слышатся ответные выстрелы из ружей.

В Обоке живут лишь двадцать-тридцать данакильских семей, состоящих из родственников моих матросов. Единственный европеец — унтер-офицер отгородился от мира в своей резиденции, окруженной рвами, которые прорыли каторжники в пору, когда в Обоке находилась исправительная тюрьма. Он исполнен сознания собственной значимости и не стремится к общению, я тоже не проявляю желания с ним познакомиться.

Мой дом стоит на берегу; во время прилива волны докатываются до основания выходящей на море террасы, и я чувствую себя там, как на полуюте корабля.

Просторный, обнесенный оградой двор тоже открывается в сторону моря, и ночью можно будет незаметно подогнать к воротам пирогу и выгрузить из нее сто двадцать тюков шарраса. Под южной террасой расположен подвал глубиной около метра, где я собираюсь спрятать половину товара под слоем песка и цемента.

С наступлением ночи мы начинаем работу и заканчиваем задолго до рассвета под звуки грохочущих в деревне тамтамов. В каждом доме справляют праздник по случаю нашего возвращения. Господин офицер нарочито не проявляет никакого интереса к прибытию полоумного бродяги, переполошившего всю деревню.