Грек явно не ожидал увидеть меня в столь ранний час, и ему неприятна эта встреча, но на тесном катере не спрячешься, и он здоровается со мной со своей всегдашней двусмысленной улыбкой заговорщика и подмигивает. Его традиционное приветствие неизменно завершается какой-нибудь туманной фразой, намекающей на то, что ему известно больше, чем я предполагаю, но на сей раз он теряется и обращается ко мне с глупым вопросом:
— Ах, вот как, вы едете на судно?
— Очевидно. Вероятно, так же, как и вы?
— Да, я хочу повидать друга, он здесь проездом… А вы?
При этих словах он снова подмигивает и еще больше расплывается в улыбке.
— Я тоже.
— А! Вы чего-то ждете…
— До чего же вы любопытны, господин Мондурос! От вас ничего не утаишь! Ну конечно, я чего-то жду. Видите ли, судовой мясник Франсуа обещал отдать мне все шкварки, оставшиеся за рейс, примерно сто пятьдесят-двести кило…
Новая многозначительная улыбка дает мне понять, что мой собеседник знает толк в шкварках.
— По какой цене?
— Да нет, дружище, вы не поняли. У вас слишком богатая фантазия. Шкварки — это не что иное, как говяжий жир, и я собираюсь смазать им корпус моего судна, вот и все.
Мондурос недоверчиво прищуривается, говоря всем своим видом: «Рассказывайте это другим!» Подобные субъекты во всем чуют подвох, и поэтому их особенно легко одурачить.
И все же история с мясником, кажется, его убедила; теперь он думает, что я спущусь в чрево парохода, буду занят на камбузе или в другом дурно пахнущем, мрачном месте, среди мертвенно-бледных, похожих на призраков, отечных людей, а он тем временем будет спокойно общаться на палубе первого класса или за столиком роскошного бара со своим заезжим другом Троханисом.
Поднявшись на борт, я нахожу Мэрилла, и мы проверяем список пассажиров. Я был прав: Троханис прибыл, и не один — в манифесте фигурируют также Абдульфат и некий Минотис, севший на пароход в Порт-Саиде (под этим вымышленным именем скрывается добрый малый, которого Троханис хитростью впутал в свою аферу). Не теряя времени, я веду Мэрилла на прогулочную палубу, а Мондурос следует за стюардом в каюту своего друга.
Проходя мимо читального зала, я вижу сквозь иллюминатор сосредоточенный профиль Троханиса, строчащего письмо. Я собираюсь указать на него Мэриллу, как вдруг появляется запыхавшийся Мондурос, видимо, обегавший в поисках своего друга все судно. Я шепчу Мэриллу:
— Задержите Мондуроса любой ценой, расскажите ему о Торговой палате, о Комитете по устройству праздников, о чем угодно. Я должен переговорить с этим человеком с глазу на глаз.
— Так это он?..
— Да-да, действуйте…
Я бесшумно вхожу в зал и усаживаюсь на свободное место напротив Троханиса. Он поднимает голову и, узнав меня, изображает приятное удивление.
— О, какая неожиданная встреча! А я-то думал, что вы все еще бороздите океан…
— Да, я вернулся только сегодня ночью, и господин Мэрилл сообщил мне о вашем прибытии с этим пароходом.
— Господин Мэрилл! Но откуда же он узнал?..
— Вероятно, ему сказал об этом Мондурос…
Улыбка ненадолго сходит с лица Троханиса, но он тут же спокойно продолжает:
— Вы не поверите, до чего я рад нашей встрече, ведь нам с вами нужно поговорить со всей откровенностью, как подобает честным людям, желающим сохранить взаимное уважение. Я много размышлял над моим отношением к вам и не побоюсь выразить свое глубокое сожаление по поводу нанесенной вам обиды. Все обстоит не так, как мне вначале показалось. Я приехал, чтобы искренне пожать вам руку и предложить свою дружбу…
С этими словами он протягивает мне свою огромную мохнатую лапу с короткими пальцами — руку убийцы, изобличающую его истинную сущность вопреки всем стараниям сойти за культурного, тонкого и обходительного человека. Тем не менее я пожимаю омерзительную руку с улыбкой и отвечаю ему в том же духе:
— Согласен, не будем вспоминать о прошлом… Что поделаешь, дела есть дела, не так ли? А вот и ваш приятель господин Мэрилл, которого вам еще не довелось видеть. Представляю его вам с особенным удовольствием.
Почувствовав иронию в моих словах, Троханис бросает на меня сквозь очки недоверчивый взгляд. Видимо, он пытается понять, рассказал ли мне Мэрилл о его предложении.
Мондурос, остававшийся на заднем плане, приближается, чтобы поздороваться с соотечественником. Троханис встречает его неприветливо и презрительно бросает ему что-то по-гречески. Масляная улыбка сходит с лица бакалейщика, ожидавшего куда более теплого приема, а Троханис вдобавок поворачивается к нему спиной. Опечаленный Мондурос ретируется.
Властный, грубый, высокомерный Троханис тотчас же снова превращается в жизнерадостного бесхитростного добряка и с театральным пафосом, свойственным средиземноморским натурам, раскрывает Мэриллу, которого он видит впервые, свои объятия. Мой друг, довольно робкий и сдержанный от природы, невольно отступает назад, напуганный столь неожиданным проявлением чувств, но грек уже хватает его за руки и страстно пожимает их, приговаривая: