Андре не позволил себе ни минуты отдыха с тех пор, как пустился на поиски Фрике: сначала пеший поход, потом скачка на лошадях, затем долгое бодрствование на борту шлюпа — все это вкупе с переживаниями и тревогой за судьбу друга наконец оказало свое действие на его могучий организм.
Убедившись, что машина, благодаря новому топливу, творит чудеса, чувствуя себя разбитым и опустошенным, он прилег и забылся в спасительном, хотя и тяжелом сне.
…Разбудил его пронзительный свисток.
— Где мы, черт возьми? — спросил Бреван, с трудом возвращаясь к действительности из мира грез.
— Подходим к Мидаю, сударь, — ответил Сами, сияя от радости, — выиграли целых сорок пять минут.
— Прекрасно! Друзья мои, вы получите щедрое вознаграждение, на водку всем хватит…
— На водку — это славно… — пробурчал кочегар. — Наконец-то и до нас дошло дело… Машина-то притомилась, наглотавшись спирта. А я изнываю от жажды…
— Стоп! — скомандовал Андре. — Осторожнее, лоцман, осторожнее!
Шлюп подошел к пристани. Бреван быстро выпрыгнул на берег и велел немедленно показать ему телеграф.
Там он отправил депешу следующего содержания:
Через два часа был доставлен ответ, переданный со скоростью, которой могли бы позавидовать и телеграфисты цивилизованной Европы.
Ответ не заставил себя ждать.
Затем Андре бегом вернулся на шхуну, стоявшую на якоре неподалеку от угольного склада, принадлежавшего Речной навигационной компании.
— Что с машиной? — спросил он у механика. — Не повреждена?
— Так же хороша, как в начале пути… Просто невероятно! Я ее осмотрел внимательнейшим образом — как с иголочки! Ну, отдельные детали слегка барахлят…
— Можно из нее еще раз выжать то же самое?
— Да, сударь, если у нас будет уголь.
— Хорошо.
Андре помчался к агенту угольной компании и купил две тонны самого лучшего угля, который тут же погрузил на шлюп.
Все это заняло не более получаса.
Шлюп уже стоял под парами, из клапанов вырывался свист.
Андре велел поднять на мачту французский флаг и скомандовал: «Вперед!» Затем, встав рядом с лоцманом, попросил Сами перевести:
— Нам предстоит пройти около ста семидесяти пяти миль (342 км).
— Да, хозяин.
— Мы должны их преодолеть за двенадцать часов… Слышишь? Любой ценой, за двенадцать часов.
— Это дело механика. Я же обязуюсь вести шлюп так, чтобы мы не сели на мель и не столкнулись с плотами или другими судами.
— Хорошо… ты не пожалеешь. Механик, какая у нас скорость?
— Двенадцать миль, сударь.
— Мало. Можно ли разогреть старушку посильнее?
— Это уже опасно.
— Нам нужно делать четырнадцать миль в час.
— Невозможно, сударь. Разве что благодаря течению…
— Лоцман, — вновь обратился Андре к бирманцу, — какова скорость течения?
— Две мили в час, хозяин.
— Превосходно! Полный вперед! И смотри в оба!
Действительно, маленький шлюп летел вперед со скоростью двадцать пять километров в час, доступной лишь для крупных пароходов и совершенно необычной для судна такого небольшого водоизмещения.
Неистово стучал поршень, бешено крутился винт, а из слишком узкой топки извергались клубы черного дыма, образующие над водой тянущийся за суденышком шлейф. Каркас шлюпа стонал и скрипел; казалось, в любую секунду машину может разорвать под давлением горячего пара. К счастью, теперь паровик не надо было взбадривать спиртом — возможно, он не смог бы во второй раз выдержать таких резких скачков давления.
Было похоже, что все живое и неживое на шлюпе слилось в едином порыве, одном смелом устремлении: люди держались с непоколебимой стойкостью, а машина отвечала им тем же.