Приключения Вернера Хольта. Возвращение

То был второй адвокат, доктор Гейнрихс, высокий худой мужчина в помятом костюме из искусственной шерсти. На его обвислом восковом лице застыло выражение разъедающего скепсиса. Под холодными глазами свисали отечные мешки, щеки обвисли унылыми складками, да и все в этом лице казалось безнадежно опущенным, будь то уголки рта или нижняя губа. Лицо это было воплощенным скепсисом.

Он остановился в дверях и, понурив плечи и глубоко, чуть ли не по локоть, засунув руки в карманы, прислонился к косяку.

— Нам, к сожалению, похвастать нечем, — продолжал он. — Ни о каком успехе не может быть и речи. Прокуратура ссылается на то, что наше дело может создать прецедент. Там высказывают опасение, как бы наши криминалисты, ссылаясь на параграфы 52 и 54 уголовного кодекса, раз навсегда не пресекли возможность подобных разбирательств… Вы меня понимаете? — И он устремил на посетителей холодный, безнадежный взгляд.

— То есть как бы не пресекли, ссылаясь на тогдашние обстоятельства, — пояснил доктор Гомулка. — Оправдать преступников это не может, но некоторым образом ставит под сомнение возможность привлечь их к судебной ответственности.

Хольт словно издалека слышал мерно журчащую речь адвоката. Он все еще не отрываясь смотрел на календарь: непостижимо — столько недель провести в глуши, какая бессмысленная потеря времени! Он лишь все больше запутывался… А ведь кто-то, сказал адвокат, надеется на его возвращение…

— Прокуратура, — опять взял слово доктор Гейнрихс, — видимо, намерена сперва выяснить, какое решение вынесет союзнический суд в Нюрнберге касательно этих все чаще поминаемых параграфов «о вынужденном и подневольном образе действий». Так что рано говорить об успехе.

— Речь идет о соображениях формально-правового характера, — пояснил от себя Гомулка.

— Речь идет об убийстве! — возразила Ута.

— Разумеется, об убийстве, — подтвердил доктор Гейнрихс, и его и без того широкий рот раздвинулся в саркастической усмешке. — Грот сейчас находится в офицерском лагере в США. Этот господин для нас недосягаем. Но даже подлежи он нашей юрисдикции, ни о каком процессе в настоящий момент не может быть и речи.

— Вы, стало быть, не хотите вести это дело? — взволновалась Ута. — Отказываетесь от него?

— Да что вы, что вы, фрейлейн Барним! — встрепенулся доктор Гомулка. — То, чего мы хотим, мне кажется, достаточно ясно. Мы хотим засадить Грота за решетку и… — (с укоризненным взглядом в сторону своего коллеги) — и если на свете есть правосудие, нам это удастся. — Он снова вытащил из кармана бумаги и продолжал, то и дело вскидывая глаза сквозь очки на обоих посетителей. — Дивизия, куда входил полк вашего отца, в сороковом году стояла во Франции.

— Грот, в то время в чине подполковника, был начальником разведки в штабе дивизии, — пояснил д-р Гейнрихс с порога.

— Шестнадцатого октября сорокового года, — продолжал доктор Гомулка, — Грот в собственноручном письме к брату сообщил, что он намерен во что бы то ни стало сломить упорство французского гражданского населения на вверенном ему участке. Второго ноября он, также собственноручным письмом, уведомил брата, что приказал для острастки расстрелять двадцать одного местного жителя, в том числе священника, за нападение на один из складов вермахта, совершенное неизвестными.

— Если вы предъявите эти письма французским военным властям, — сказал доктор Гейнрихс с ударением, и голос его вдруг зазвучал твердо и решительно, — французы вытребуют Грота у американцев и посадят его в тюрьму. А зная, что он в надежном месте, мы постараемся привлечь его к германскому суду, и уж тогда… — тут он поднял глаза на Уту, и это был уже не безнадежный, а лишь холодный и безжалостный взгляд, — тогда мы с ним за все рассчитаемся. Без пощады!

Ута встала. Поднялся и Хольт. Он только теперь разглядел у доктора Гейнрихса значок на отвороте пиджака — красный треугольник.

— Где письма? — спросила Ута.

— Если не возражаете, я отвезу вас по указанному адресу во второй половине дня, — предложил доктор Гейнрихс.

— Боюсь, — озабоченно сказал доктор Гомулка, — что с вас за эти письма дорого сдерут.

Хольт сидел с доктором Гомулкой в уцелевшем кафе Старого города. Это заведение, одиноко стоявшее среди развалин, еле-еле отапливалось и было скудно освещено. Хольт добрый час рассказывал адвокату о себе.

Доктор Гомулка плотнее запахнулся в пальто.

— Будьте уверены, что я с величайшим вниманием выслушал ваш рассказ. Я вас понимаю. Но если вы с таким озлоблением отвергаете советы своих учителей и даже отца, как могу я, тем более я, что-нибудь вам посоветовать? Ведь вас огорчает и выводит из себя то, что мы, старшее поколение, наперекор логике и рассудку, дали ввести себя в обман, а теперь с непозволительной поспешностью отрекаемся от своих вчерашних взглядов. Но разве ваши упреки не обращены ко мне в первую очередь?

— Вы указали путь Зеппу, — возразил Хольт. Он сидел, кутаясь в овчину и скрестив руки на груди. — Вы еще в войну пересмотрели свои взгляды и не оставили Зеппа в одиночестве.