Прикосновение зла

С другой стороны, кто я такой, чтобы решать, кто или что будет полезен с точки зрения Святого Официума? Могу ли я решить такую важную дилемму самостоятельно? Не скажу, что мне также не пришла в голову мысль, что, возможно, благодаря Грольшу я буду замечен важными особами. И, следовательно, моя инквизиторская карьера приобретёт новый, заслуженный импульс. Не лучше ли я пригодился бы в Аахене или Хезе, или хотя бы в Трире или Флоренции? Разве в этих великих городах я не мог бы наконец расправить крылья и взлететь к небу, словно белоснежный Пегас? Во славу Святого Официума, конечно...

– Ну, так что? – Голос Грольша вырвал меня из сладостных размышлений. – Вы же не убьёте меня, правда? – Он болезненно поморщился. – Ребёнка... Наверное, я мог бы быть вашим сыном. – Он настороженно посмотрел на меня исподлобья.

Упаси Боже, подумал я, потому что это означало бы, что сперва мне пришлось бы трахнуть твою мать, что, в свою очередь, значило, что я напился бы до потери человеческого образа. Но надо признать, что мальчик позабавил меня неуклюжей попыткой снискать мою жалость и мою приязнь.

Я ласково ему улыбнулся и игриво погрозил пальцем.

– А ты шутник. – Я подошёл и протянул руки, как будто хотел распутать верёвки, стягивающие его запястья.

А потом свернул ему шею.

* * *

На следующий день я посетил бургомистра. Достойный отец города пировал в компании двух советников. Первый напоминал жирную собаку со свисающими щеками и толстыми, засаленными губами, а второй казался не чем иным, как скелетом, покрытым человеческой кожей. Однако, пожалуй, он выглядел так не из-за недоедания, предположил я, глядя на то, как много еды он положил себе на тарелку. Я сел за стол и коротко рассказал бургомистру и его товарищам о том, что произошло в Виттлихе. Моя история немного отклонялась от истины, потому что вину за все беды города я возложил на старую Грольшиху, которую я назвал «искусной в своём деле ведьмой, особенно любимой Сатаной». Я объяснил, что она наводила мощные чары, которыми она отнимала у людей свободу воли и могла руководить ими, как умелый кукольник марионетками. Затем я приказал освободить Роберта Пляйса, и на всякий случай выразил уверенность в том, что он не будет требовать от города компенсации за несправедливое заключение. По опыту я знал, что иногда городские суды предпочитали приговорить кого-то к смерти, вместо того, чтобы признать, что арестовали и допрашивали невиновного, поскольку это признание иногда могло быть связано с солидными компенсациями.

– Как это, мастер инквизитор, освободить? – Бургомистр вытаращил глаза, а его поглаживающие бороду руки приобрели такую скорость, что я подумал, что ещё немного и волосы начнут летать в воздухе.

– Святой Официум руководствуется принципом справедливости, – сказал я торжественным тоном. – А в этом случае справедливым будет освобождение от вины и наказания невиновного человека.

– Яростный гнев Господа! – Вскричал напоминающий собаку советник, и капельки слюны из его рта полетели во все стороны. – Какой он там, мерзавец проклятый, невиновный. Сам признался, даже пальцем не пришлось погрозить.

– Это правда, это правда. – Бургомистр схватил запальчивого товарища за локоть, но было видно, что если он и не согласен с ним, то только в том, каким способом он высказал своё мнение, а не в самом этом мнении. – Страшно выпускать человека, который виновен в столь гнусном преступлении...

– Да и шум может подняться, – добавил елейным голосом второй советник. – Горожане у нас спокойные, но если их допечь, то и бунт поднять готовы. А кто заплатит за ущерб? Кто вернёт почтенным мещанам жизнь, а их дочерям, жёнам и сёстрам добродетель?

– Это правда, это правда, – снова добавил бургомистр. – Поверьте мне, дорогой мастер: для всех будет лучше, если Пляйса осудят и казнят. Город у нас тихий. Богобоязненный. Но пятнадцать лет назад было у нас здесь... – он сплюнул зубы, – что-то вроде...

– Бунт, по-человечески говоря, – добавил толстый советник. – А дело было так, что один дворянин убил трёх знатных горожан. В тот же день его схватили, и все были уверены, что он будет осуждён на смерть, как и следовало бы. Потому что у нас, знаете, с незапамятных времён есть привилегия, которая даёт нам право судить тех, кто совершил преступление на территории нашего города.

– Хоть бы он оказался и принцем крови, – добавил Бромберг.

– Судьи, однако, освободили преступника, руководствуясь не милосердием, а жадностью, ибо мы знаем, что им до краёв наполнили золотом кошельки, – закончил за товарища тощий советник.

– Беспорядки продолжались три дня. – Бургомистр уставился прямо на меня тяжёлым взглядом, как будто я был в ответе за это восстание пятнадцатилетней давности. – Было сожжено несколько домов, одна церковь...

– Склады у реки...

– А несправедливые судьи? Что с ними? – Спросил я.

– Поймали их и повесили...

– Куда там, повесили. Хьюго на куски разорвали, а потом его дочь и жену изнасиловали так, что обе с ума сошли.

– И кто же, наконец, усмирил бунтовщиков?

– Мы призвали на помощь отряды его светлости Рупрехта, князя Миттлхейма.