Примадонна. Банкирша. Шлюха

Как-то он обратил внимание на большой глобус в витрине магазина, и его внезапно пронзила мысль, что льды, скапливающиеся на полюсах Земли, вот-вот должны нарушить равновесие нашего шарика. Тяжелые ледовые шапки полюсов поменяются местами с нынешним экватором.

- И что же произойдет? - спросила Евгения.

- Как это что? - всплеснул ручками доктор Айболит и с ласковой улыбкой сказал в камеру: - Растаявшие льды, родненькие мои, накроют водой большую часть планеты. Причем многокилометровым слоем. Так что и Америка, и Европа, и все прочее станет морским дном.

- И Москва?

- Нет, родненькая моя. У Москвы положение чуточку лучше. Она опустится в Мировой океан всего на шестьсот метров.

- Это, конечно, утешает, - усмехнулась Евгения. - Значит, мы все утонем?

- А как же, родненькая моя? Непременно.

- И вы говорите об этом так спокойно?

- А что толку нервничать? Я-то вообще спокоен. Мне уже шестьдесят пять, я свое пожил. Молодым, конечно, обидно. Но раз у всех одна судьба, то и переживать нечего.

- Когда же, по вашим расчетам, нас ждет этот приятный сюрприз?

- Точно числа я не назову. Это антинаучно. Но, думаю, не позднее нынешнего лета.

- Ошибка исключена?

- На сто процентов.

- Значит, не стоит строить никаких планов? Просто прожигать жизнь?

- Это личное дело каждого.

- Хорошо. Давайте послушаем звонки зрителей.

Первой в студию прорвалась какая-то бабушка. Голос ее дрожал от волнения:

- Я вот что у вашего гостя хочу спросить. Я весной на дачу собиралась. Картошку посадить… Так что же теперь - не ездить? Не сажать картошку?

- Я уже сказал, родненькая моя, - ответил доктор Айболит. - Это личное дело каждого.

- Еще один звонок, - сказала Евгения.

- Это телевидение? - заорал из динамика молодой голос.

- Да, да. Вы в прямом эфире.

- Знаете что? Если у этого вашего старого мудака крыша поехала…

Телезрителя тут же отключили. Евгения и бровью не повела.

- Вот видите, - сказала она доктору Айболиту, - не все принимают вашу точку зрения.

- А материться-то зачем? - Ученый обиженно поджал губы. - Матом, родненькие мои, процесс не остановить.

- Да, нет пророков в своем отечестве, - сказала Евгения. - У нас в студии еще один гость, с которым мы будем говорить совсем на другую тему. Но сначала мне хотелось бы узнать, что он думает по поводу услышанного…

Год 1994-й. Жанна

Началось второе отделение концерта, и Зернов незаметно вошел в зрительный зал и прислонился к стене. Он уж и не помнил, когда в последний раз так волновался. И волновался он не зря. Весь кураж у Жанны куда-то пропал. Она выглядела бледной копией той, что пела на улице. Зал это тоже почувствовал: зашумел, закашлял. Назревала катастрофа. Под жидкие аплодисменты после очередной песни из пятого ряда вдруг поднялась супружеская пара и стал пробираться к выходу.

Жанна растерялась только на секунду. А затем привычная вспышка ярости исказила ее лицо.

- Стоять! - оглушительно скомандовала она.

Супружеская пара, вздрогнув, замерла. Замер и зал, ожидая продолжения.

Жанна выдержала паузу, а потом с неожиданной улыбкой сказала нежнейшим голосом:

- Милые вы мои! Я понимаю, что концерт затянулся и вы спешите домой. Но мне очень хочется на прощание спеть что-то лично для вас. Для вас двоих. Что бы вы хотели услышать?

Зал, уже готовый возмутиться хамским окриком Арбатовой, был куплен с потрохами внезапной сменой интонации. Супружеская пара не знала, куда деваться от смущения.

А Жанна легко сбежала со сцены и подошла к супругам.

- Как вас зовут? - спросила она ласково.

- Кого? Меня?… - совсем растерялся мужчина. - Василий Мефодьевич. Вася…

Зал содрогнулся от смеха. В одно мгновение он оказался союзником Жанны.

- А вас? - спросила Жанна у жены.

- Катышева Людмила, - пискнула та, вызвав новый взрыв смеха.

- Так что же вам спеть, дорогие Люся и Вася? Супруги затравленно переглянулись.

- Ну, может быть, эту… «Слезы шута»? - выдавил из себя Вася.

В новой программе этой песни у Жанны не было. Но музыканты, естественно, знали мелодию недавнего шлягера и сыграли вступление довольно уверенно. А дальше все пошло как по маслу. Жанна снова поймала кураж.

Но Зернов слышал это уже по внутренней трансляции у себя в кабинете, куда он вернулся с мокрой спиной и пересохшим горлом.

Вскоре к нему присоединились трое вызванных журналистов. Зернов понимал, что они пришли только из уважения к его сединам, а потому расписал все произошедшее, нарочно сгустив краски. Из бара вновь была вынута бутылка армянского коньяка, подогревшего интерес к беседе. Журналисты задержались, чтобы задать несколько вопросов Жанне.

Она ворвалась в кабинет, разгоряченная успехом, и, не обращая внимания на посторонних, с визгом повисла на шее у Зернова.

- Спасибо вам за все, Иван Сергеевич! - сказала Жанна, стирая со щеки Зернова помаду от поцелуя.

Журналисты, поговорив с Жанной минут десять, отбыли.

- Я тоже пойду? - сказала Жанна, поднимаясь.

- Подожди минутку. Мне одна вещь покоя не дает. Какая все-таки сволочь звонила? Кому ты дорогу перешла? Это, детка, надо задавить в зародыше.

- Не знаю, Иван Сергеевич.