Примаков

— Как вы могли в комментарии раскрыть наши планы? Ведь идут такие серьезные переговоры!

Примаков изумился:

— Побойтесь Бога, я понятия не имею о переговорах! Начальник, конечно же, не верит:

— Что вы мне говорите? Вы же пишете в комментарии — надо то, надо это. Как раз эти идеи и выдвигаются.

Примаков клянется:

— Да я здесь ни при чем. Я просто считаю, что так надо сделать.

Оказывается, его идеи совпали с разработками ЦК или МИДа, проходившими под грифом «совершенно секретно». Он об этих разработках и не подозревал, никакой информации о переговорах не получал, а просто дошел своей головой до того, что там целый отдел сидел-писал, скрывая это от других. Так что его чуть было не наказали за высокий профессионализм, знание арабских проблем и анализ политики египетского президента Насера…

— В «Правду» международников подбирали из числа страноведов, регионоведов, — рассказывал Всеволод Овчинников. — И Примаков, и я не были профессиональными журналистами в том смысле, что мы не получили журналистского образования. Страноведов в редакции переучивали на журналистов. Это, видимо, была правильная линия, потому что в «Правде» собрались самые сильные арабисты, сильные дальневосточники, хорошие индологи. «Правда» проигрывала «Известиям» только среди американистов — у них был Станислав Кондрашов, а у нас равновеликой фигуры не было. В редакции существовала некая кастовость: дальневосточники и ближневосточники держались отдельно. Ближневосточ-ники считали, что никто кроме них, профессионалов-арабистов, не в состоянии понять, что происходит в арабском мире, и в то же время особого интереса к другим регионам не проявляли, считали, что они пуп земли. У Максимыча не было ни этой фанаберии, ни этой ограниченности. Он с большим интересом расспрашивал меня о Японии, о Китае, интересовался парадоксальными противоречиями между этими странами. И, рассказывая ему об этом, я чувствовал, что в коня корм. Когда слушатель хороший, то по характеру дальнейших вопросов понимаешь, что он действительно интересуется и разбирается. И

главное — он не считал зазорным проявить свое незнание в чем-то, спросить, причем по делу спросить. Он умел слушать. Это очень ценное качество. Одно дело, когда говоришь и чувствуешь, что у человека в одно ухо вошло, в другое вышло. А можно так реагировать на услышанное, что говорящему приятно и он понимает, что не зря сотрясает воздух. Вот Евгений Максимович как раз очень хороший, тонкий слушатель и умелый, говоря милицейским языком, раскалыватель людей. Он умел разговорить человека, помочь ему раскрыться. Или заставить его раскрыться. Потом, когда я вернулся из загранкомандировки в редакцию, а он уехал, я чувствовал себя в ближневосточной тематике, как на минном поле. Для меня всё это было совершенно ново. Теперь уже я его подробно обо всём расспрашивал, когда он приезжал в Москву на короткое время. И многому у него научился. Потом мне пришлось и государственные визиты освещать — в Египет, в Сирию, Ливан, и я даже спекулировал именем Примакова в этих арабских странах, потому что, когда имел дело с арабскими журналистами, с государственными чиновниками, одно его имя открывало многие двери и вызывало доверие…

Когда в 1965 году Примаков приехал в Египет, Арабский Восток бурлил. Это был благодатный материал для журналиста. Освободившись от чужой власти, арабский мир всё никак не мог оформиться. Государства соединялись и раскалывались. Делился Йемен. В феврале 1958 года Сирия и Египет объединились и образовали Объединенную Арабскую Республику. Это было сделано с далеко идущими целями. Президент Гамаль Абд аль-Насер провозгласил, что в новое государство могут вступить все арабские страны (рассчитывал на присоединение в ОАР Ирака). В Советском Союзе объединению двух стран не обрадовались. В Сирии набирала силу коммунистическая партия во главе с Халедом Багдашем, поэтому появилась возможность влиять на политику Сирии. Насер хотел управлять государством единолично, а кончилось это тем, что сирийские офицеры совершили переворот и Сирия вышла из Объединенной Арабской Республики.

Переворот в Сирии и отказ сирийцев от объединения с Египтом были сильнейшим ударом по политике и престижу Насера. Впрочем, мало кто сомневался в том, что объединение было искусственным, в его основе лежало только страстное желание Насера руководить всем арабским миром. Но пока Насер был жив, Египет назывался Объединенной Арабской Республикой. Гамаль Абд аль-Насер сохранял это название, потому что не мог признаться ни себе, ни другим, что идея его провалилась.