Примаков

— Он отводил душу в общении с друзьями, — говорила Татьяна Самолис. — Количество людей, с которыми он общался, невероятно. Он словно и не уставал. После тяжелого рабочего дня, вместо того чтобы домой и к телевизору, отдыхать, он в театр или к друзьям. Он и театр знал, и поэзию, и в искусстве разбирался. Человек разносторонних интересов. Он засыхал, если лишался общения. Он подпитывался от друзей. Ум у него был цепкий, неленивый, он быстро всё схватывал. И Примаков — не из тех, кто уверен, что только он один может всё сделать правильно. Он своим заместителям полностью доверял — если бы не доверял, сменил. И потому вечера посвящал встречам с друзьями, светской жизни. Он выстраивал себе недельный график работы и включал в него разные встречи. Уж кого мы там только не видели — и политиков, и писателей, и поэтов, и наших, и иностранных, кого угодно…

Леон Оников рассказывал:

— Чаще всего мы собирались у Володи Бураковского, пока он был жив. Два-три раза в неделю созванивались вечером, встречались у него в институте. Выпивали. И в длинной ванночке, в которой дезинфицировались шприцы, варились сосиски. Всегда собирались, когда приезжал кто-нибудь из Тбилиси. А они часто приезжали — его школьные друзья. Многие у него дома останавливались. Если к нему кто-то приезжал, меня звали. Если ко мне приезжали — я его звал. Конечно, мы помогали друг другу. Если заболел, не дай бог. Если с детьми проблемы. Если с работой трудности. Но это не блат, который требует обязательной взаимности. Если мерить современными категориями: ты — мне, я — тебе, то у нас было нечто другое. Мы разговаривали обо всём — о детях, о бытовых проблемах. О высокой политике не говорили. Я, например, считал бестактным расспрашивать его о чем-то, когда он работал в разведке. Если он был не согласен, он коротко излагал свою точку зрения и замолкал. Говорили о друзьях, о верности, о ценностях, кто друг, кому надо помочь, кто негодяй. Или шутили, рассказывали анекдоты.

Примаков был большой любитель анекдотов. Вот один из его любимых. Встречаются два старика. Один говорит: «Беда со мной! Полностью потерял память. Всё забыл, что знал».

Второй его успокаивает: «Да не бойся ты. У меня было то же самое. Но мне прислали пилюли из Америки, и теперь всё в порядке». Первый: «Слава богу. А как пилюли называются?» Второй задумался: «Знаешь, есть такие цветы, высокий стебель, заканчивается белым или красным цветком… Как они называются?» — «Гвоздики». — «Нет, не гвоздики. На стебле колючки…» — «Розы, что ли?» — «Точно, Роза!» Он поворачивает голову и кричит в сторону кухни: «Роза, Роза, как называются таблетки, которые мне полностью восстановили память?»

— Для нас застолье — это времяпрепровождение, это беседы, — продолжал Оников. — Разговоры у нас были не стандартно-застольные, как принято в Москве. Никого не хочу обидеть, но кавказское застолье имеет свои принципы, свои цели. В молодости мы пили только вина. Когда он сменил вкусы, я не уследил. Но потом рядом с ним ставили именно водку. Даже если стояло множество разных напитков — коньяк, виски, водка, вино, он предпочитал водку. Пьяным, когда голову теряют, я его никогда не видел. У нас культ тостов. Тамадой он был очень хорошим, но когда мы бывали вместе, то обычно я тамада. И он, когда хотел произнести тост, обязательно на меня оглядывался. Что важно в тосте? Во-первых, изюминка — не просто «за здоровье такого-то», надо что-то придумать оригинальное. Он умел. Во-вторых, искренность. В-третьих, доброжелательность. И немногословность. Болтливость не годится. Тосты есть изысканные, есть обязательные. Вот, например, тост: выпьем за здоровье тех, кто пьет за наше здоровье в наше отсутствие. За российским столом считается, что каждый должен высказаться. Если кому-то не дают слова, он обижается. У нас на Кавказе наоборот. Говорит только тамада, и обижается тот, за кого не выпили. Переняли в Москве выражение «алаверды». В порядке алаверды… И что теперь? Я пью за твое здоровье, а он в порядке «алаверды» пьет за мое. Так нельзя. Один тост за одного человека — так положено…

По словам друзей Примакова, рыбалка его не увлекала, страсти к игре у него никогда не было. Карты, шашки, шахматы — не для него. Отдыхал Примаков на юге. Любил море. Всё-таки чуть было не стал морским офицером. В отличие от Бураковского никогда не увлекался охотой. Бураковский многих друзей приобщал к охоте, даже жена с ним ездила, но не Примаков. Общение с друзьями и чтение — вот его досуг. То, что он писал стихи, помогло ему и в трудные минуты жизни. Поэзия дает выход тревогам и печалям.

Непонятно одно: как два таких безумно занятых человека, как Примаков и Бураковский, находили время встречаться?

— Находили и почти что ежедневно, — улыбнулась Лилиана Бураковская. — Если несколько дней не виделись, Владимир Иванович обиженно звонил Евгению Максимовичу: «Ты почему меня бросил? Ты не бросай меня».

— Но как они вырывались из тысячи дел, которыми должны были заниматься? Да разве это мыслимо?