Иначе дело обстоит у нас. Случаи, когда наши собиратели страховали свои драгоценные картины и прочий антиквариат, можно по пальцам пересчитать. Российские буратины не связываются со страховыми компаниями, потому что не хотят привлекать к себе внимание алчных налоговиков и ушлых мошенников. Страховщики утверждают, что в России застраховано всего-то десять процентов таких коллекций. Но это еще не все. Если вы все же собрались с духом и застраховали свое собрание, это не значит, что после ограбления, затопления или пожара вам вернут полную стоимость утраченного. Опухнешь добиваться справедливости, выуживая свои законные денежки из страхователей. Кроме того, многие страховые компании потребуют, чтобы ты держал всю эту красоту в сейфе и в корне задушил всякое желание похвастаться ею перед друзьями и знакомыми. Кто же согласится на такое? И потом, картины созданы для того, чтобы люди ими любовались, а не для того, чтобы их прятали от мира в железном ящике. И еще: страховщики обязывают владельцев бесценного имущества при пожаре, потопе или ограблении принимать все необходимые меры для его спасения. Это значит, что, если у вас случился пожар или потоп, в первую очередь вы должны выносить из дома свои картины и только во вторую – детей и любимых котов. Если на вашу коллекцию покусились воры, постарайтесь вырвать у них свое имущество и хорошенько отдубасьте воришек. Если вы этого не сделаете, страховая компания сорок раз подумает: стоит ли выплачивать компенсацию человеку, который стоял и смотрел, как огонь или вода пожирают его имущество, или спокойно наблюдал, как грабители выносят его вещи из дома.
Жучкин не держал свои картины в сейфе, напротив, он с радостью демонстрировал их всем желающим. Значит, даже если он и застраховал свою коллекцию (в чем я очень сильно сомневалась), компенсация ему не светит. А жаль, я-то подозревала, что меценат сам организовал кражу, чтобы получить страховку.
Значит, полицейские будут продолжать искать вора. Остается надеяться, что с Ольги они подозрения быстро снимут, если уже не сняли.
Разобравшись со страхованием, я стала искать информацию о самой украденной картине. Познакомилась с биографией Вазари, затем почитала про герцога Алессандро Медичи. Как я ожидала, этот правитель-меценат обладал дурным нравом и пороками, передавшимися ему с генами его предков. Как и его милые родственнички-отравители, он был жесток и деспотичен, подвергал своих недругов пыткам и казням и однажды отравил своего родственника, кардинала Ипполито Медичи, который боролся с ним за власть. Флорентийцы терпеть не могли Алессандро за то, что он устраивал оргии, похищал и насиловал девушек и вламывался в женские монастыри. Однажды другой его родственничек, такой же негодяй с такой же фамилией Медичи, заманил герцога к своей сестре, красавице-вдове, и там прикончил. Горожане встретили известие о смерти своего правителя радостными аплодисментами – так Алессандро Медичи всех достал.
С содроганием прочитав статью об этом типе, я поняла, что ни за что на свете не стала бы вешать в своей квартире его портрет. Каждый день смотреть на его гнусную физиономию – ну уж, увольте! На месте Жучкина я бы порадовалась, что портрет кто-то украл.
Однако меня интересовал не столько ужасный герцог, сколько его прижизненное изображение кисти Вазари. Как оно попало к Жучкину?
Алессандро Медичи кисти Вазари я нашла довольно быстро. К сожалению, это оказался совсем другой портрет. Герцог, закованный в рыцарские доспехи, сидел на деревянном табурете с ножками в виде львиных лап. К зрителю он был повернут в профиль, на заднем плане виднелись городские постройки.
В конце концов я отыскала и Медичи, изображенного анфас на черном коне. Правда, чтобы прочитать информацию об этой картине, пришлось воспользоваться автоматическим переводчиком: статья в Википедии была на немецком языке. Робот-переводчик смешно переиначивал предложения, делая их смысл почти неузнаваемым, но, с трудом пробираясь сквозь дебри нелепых фраз, я все же добралась до сути этой головоломки.
Конный портрет герцога Алессандро Медичи был частью диптиха. На втором портрете Вазари изобразил его жену – Маргариту Пармскую. Впрочем, тогда ее звали Маргаритой Австрийской, Пармской она стала, когда после смерти Медичи вышла замуж за герцога Пармского. У средневековых итальянцев была мода женить своих детей чуть ли не с пеленок: когда Маргарита выходила замуж за флорентийского герцога Медичи, ей было четырнадцать, спустя два года она стала супругой герцога Пармского, которому к тому времени стукнуло тринадцать.