Принц Галлии (др. вар.)

Филиппу шел четырнадцатый год, но выглядел он на все пятнадцать, и за ним уже прочно закрепилась репутация неотразимого сердцееда. Он был красив, общителен, остроумен, он прямо-таки излучал обаяние, и женщины находили его не просто очаровательным, но ОБВОРОЖИТЕЛЬНЫМ. Их влекло к нему, как бабочек на свет фонаря; а юные, не умудренные опытом девушки, сверстницы Филиппа, порой и вовсе теряли головы в его присутствии и позволяли ему делать с ними все, что он пожелает. В таких случаях Филипп уводил очередную жертву своих чар в какое-нибудь укромное местечко, и там они целовались, нежно и невинно, по-детски неумело лаская друг друга… Постепенно Филипп приобретал опыт в поцелуях, свидания с девушками носили все более затяжной и интимный характер, а его ласки уже нельзя было с полной уверенностью назвать неумелыми, а тем более — невинными. Филипп понимал, что с неизбежностью восхода солнца наступает пора следующего этапа познания женщин — познания их в прямом, библейском смысле этого слова. Однако в решающий момент всегда такой смелый и настойчивый Филипп ни с того, ни с сего терялся и робел. Сердце его уходило в пятки от ничем не объяснимого, панического страха, и он поспешно ретировался. А однажды, когда оставалось сделать один шаг (буквально один шаг — с пола на кровать к Амелине), он попросту бежал с «поля боя», сгорая со стыда и последними словами проклиная свою робость.

И всякий раз, немного успокоившись после очередной неудачи, Филипп делал один и тот же вывод: «Видно, я не люблю ее как женщину… Но что же это такое — любовь?»

3. НАСЛЕДСТВО

По мере того, как взрослели сыновья герцога, в среде гасконского и каталонского дворянства зрело недовольство двумя старшими, в особенности Гийомом, который был наследником родового майората — Аквитании, Беарна, графств Испанской Марки* и Балеарских островов. Ранее мы уже упоминали о некоторых дурных наклонностях Гийома — а с годами они лишь усугублялись и приумножались, что не шутку тревожило здравомыслящих и рассудительных вельмож, коих среди подданных герцога было немало. Их отталкивали не только и даже не столько его многочисленные пороки, как сочетавшаяся с ними умственная недоразвитость, граничащая с дебилизмом. Полная неспособность Гийома справляться с государственными делами была очевидна; то же самое относилось и к Роберту, который был не намного лучше старшего брата, а при своей бесхарактерности и склонности поддаваться дурному влиянию со стороны — пожалуй, еще хуже.

Разумеется, многие бароны были бы не прочь воспользоваться грядущей слабостью княжеской власти для укрепления собственного могущества, поэтому здоровые силы общества стали искать альтернативу неизбежным в таком случае смутам и междоусобицам. Трудно сказать, когда и кому впервые пришла в голову мысль, что наследником Гаскони и Каталонии должен стать Филипп, — но это, в конечном итоге, не так уж важно. Главное было то, что к тому времени, когда Филиппу исполнилось тринадцать лет, большинство гасконских и каталонских землевладельцев — кто сознательно, а кто по наитию, — видели в нем своего будущего государя. Это относилось не только к подданным герцога, но и к его соседям. Так, к примеру, король Хайме III Арагонский, учуяв, откуда ветер дует (он всегда отличался необычайно острым чутьем), предложил герцогу обручить Филиппа со своей дочерью Изабеллой Юлией,* однако получил категорический отказ. И, по всеобщему убеждению, причиной отказа было вовсе не то, что арагонская принцесса была старше Филиппа на два с половиной года. Скорее, герцог опасался, что в таком случае его младший сын (ненавистный сын!), и без того весьма значительная персона, благодаря своему положению первого принца Галлии и гранда Кастилии, станет слишком опасным претендентом на родовой майорат.