Принц и пилигрим

Все так и получилось. Через полчаса он вернулся к расселине, принеся с собой гвозди, топор, молоток и несколько досок, которые были сложены в стойле. Эти полчаса дались мне нелегко: умом я понимал, что он вернется, однако, не в силах совладать со своими чувствами, сидел на табурете и дрожал как последний дурак, обливаясь холодным потом. Но к тому времени, когда Стилико спустил все это в шахту, а затем спустился и сам, я уже сумел взять себя в руки. Мы приступили к работе, вернее, я сидел и давал указания, а он под моим руководством сколотил что-то вроде лестницы, которую установил на возведенных мною подмостях. Верхним концом лестница доставала до наклонной части шахты. Начиная отсюда, в дополнение к толстой веревке с узлами, он вставил поперек лаза, укрепив за выступы и щели в стене, несколько кусков дерева — эти перекладины, правда, не могли служить мне ступенями, но все-таки давали возможность упереться коленом и перевести дух.

Завершив работу, он стал испытывать свою лестницу на прочность, а я тем временем завернул в оставшееся одеяло арфу, мои рукописи и кое-какие снадобья для восстановления сил. Стилико вылез с узлом из шахты. А я, срезав ножом с гробового покрова несколько драгоценных камней покрупнее, положил их вместе с золотыми монетами в кожаный мешок, где у меня хранились высушенные травы, затянул завязку, продел в петлю запястье и уже стоял наготове у подножия подмостей, когда наконец сверху опять появился Стилико и, придерживая веревку, крикнул мне, чтобы я начинал подъем.

Глава 4

Я пробыл на мельнице у Стилико целый месяц. Мэй, прежде трепетавшая передо мной, видя теперь вместо грозного колдуна просто больного человека, которому нужна помощь, ухаживала за мной с неустанной самоотверженностью. Кроме нее и ее мужа, я никому не показывался, все это время я не выходил из комнаты на верхнем этаже — лучшей в доме, они уступили мне свою спальню, не слушая моих возражений. Работник их спал на другом конце двора в амбаре и знал только, что в доме поселился престарелый родственник хозяев. То же было сказано и детям, и они все приняли на веру: детям свойственна доверчивость.

Первое время я лежал в постели. Силы мои после перенесенных лишений были совсем подорваны, дневной свет и шумы обыденной жизни оказывали на меня мучительное действие — то на дворе перекликались мужчины, разгружая баржу с зерном, то доносился стук лошадиных копыт по дороге, то раздавались крики играющих ребятишек. Даже говорить с Мэй или Стилико было мне поначалу трудно, но они оба обращались со мной так сочувственно и деликатно, как умеют простые люди, и постепенно мне стало легче, я снова почувствовал себя человеком. Вскоре я уже встал с постели, проводил время за своими писаниями и, призвав к себе старших детей Стилико, начал обучать их грамоте. Со временем я сумел оценить даже разговорчивость Стилико и жадно расспрашивал его обо всем, что произошло в королевстве, пока я находился в заточении.

Про Нимуэ сверх того, что он успел мне сообщить, ему мало что было известно. Слава о ее магической силе после моего исчезновения быстро разнеслась повсюду, и мантия королевского прорицателя пришлась на ее плечи как раз впору. Сначала она жила в Яблоневом саду, но, когда скончалась владычица алтаря, возвратилась в святилище на острове и со всеобщего молчаливого согласия заняла освободившееся место. Поговаривали, что с нею в святилище пришли перемены — новая владычица алтаря не проводит свои дни затворницей на острове в кругу девственных сестер, а нередко бывает теперь в Камелоте при дворе, и ходили даже слухи, будто она собирается вступить в брак. Ее избранника Стилико мне назвать не мог. «Кто-нибудь из королей, понятное дело», — только сказал он.

Этим я вынужден был удовольствоваться. Больше никаких особых новостей я не услышал. Люди, поднимавшиеся вверх по реке к мельнице, были все больше простые работники или баржевики, разбиравшиеся лишь в местных делах и ни о чем ином не помышлявшие, кроме как о получении хорошей цены за свои товары. От них я только узнал через Стилико, что времена все еще были добрые, в королевстве царил мир и саксы придерживались условий заключенных договоров. Так что верховный король счел для себя возможным отлучиться из страны.