Принц Теней

– Я боюсь, потому что у меня нет меча и никакого оружия вообще, – ответила она и так глубоко вздохнула, что кое-какие части ее тела, обычно закованные в корсет, пришли в движение под мужской рубашкой. Я был столь увлечен этим зрелищем, что почти не слышал продолжения, которое она произнесла упавшим голосом: – А еще потому, что я не люблю графа Париса, а еще… ведь если проклятие Меркуцио работает и так сильно отразилось на наших с вами кузенах… если они умрут – оно ведь должно будет перейти на меня. И на вас.

Мне эта мысль как-то не приходила до сих пор в голову, а сейчас я вздрогнул, словно она окатила меня ледяной водой… потому что она была права. Меркуцио проклял наши дома, а не только отдельных людей, которых считал виновными. Если проклятие так ударило по Ромео и Джульетте и заставляет их приносить в жертву все, включая собственную жизнь, – то что же будет дальше?

Можно ли считать проклятием то, что я не могу забыть ее, сколько бы я ни старался и как бы ни боролся с собой?.. Не могу забыть ее лицо, ее голос, не могу забыть, как она сидела тогда в мерцании свечей, когда я увидел ее первый раз… Можно ли считать проклятием то, что этот образ всегда со мной, что я просыпаюсь и засыпаю с ее именем на устах? Можно ли считать это проклятием? «Если это проклятие – я хочу умереть про2клятым и счастливым», – я почти произнес это вслух и только усилием воли удержал эти слова на кончике языка.

– Постарайтесь не привлекать к себе внимания, – сказал я ей. – Закутайтесь поплотнее в плащ, опустите голову. Если кто-нибудь окликнет вас – предоставьте говорить мне: можете притворяться глухонемой, если хотите, но только не говорите ничего! Ваш голос выдаст вас с головой.

– Я не раз встречала юнцов с голосом повыше моего!

– Но не такими, как ваш, – возразил я. – Так что лучше вам молчать, чтобы себя не выдать. И закутайтесь в плащ поплотнее.

Мне было страшно идти с ней по темным улицам в сторону дворца Капулетти… Я гулял вечерами в мужской компании, и встречались нам на ночных улицах женщины, которые точно могли за себя постоять. А она… она была другая. И я чувствовал за нее полную ответственность.

– Как вы выбрались из дому? – спросил я.

Она высвободила из-под плаща одну руку, но я поспешно запрятал ее обратно: руки тоже выдавали ее.

– Я подождала, пока торговцы не начали выгружать провизию на кухне, – сказала она. – Было уже почти темно, все домашние сами не свои из-за завтрашних похорон. Никто и не заметил моего исчезновения.

– Попасть обратно будет труднее, – вздохнул я. – Вы же не умеете лазить по стенам, да если бы и умели – вам все равно не пробраться на ваш балкон.

– Я смогу, – возразила она. – Я не слабая!

– Простите, но я не думаю, что ваши занятия рукоделием в достаточной мере подготовили вас к…

– Я езжу верхом! – запальчиво ответила она. – На охоту. Я даже участвовала в охоте на вепря. Мой отец…

Подобные удовольствия были прерогативой мужчин, и я удивился, что Капулетти так много позволяют своим девицам, но потом я вспомнил, что ее отец умер, как и мой. Только в отличие от меня, она своего отца все-таки помнила. И это он, вероятно, вложил ей в голову такие необычные взгляды на жизнь. Она была права – слабой ее назвать никак было нельзя, раз она не дрогнула перед разъяренным загнанным вепрем.

– Что ж, истребительница вепрей, – сказал я, – тогда давайте попытаемся.

Она была намного сильнее, чем я думал, невероятно сильна для молодой дамы, сидящей дома. Я даже подумал, уж не занимается ли она втайне от всех гимнастикой, чтобы укрепить мышцы рук и ног? Может быть, отец и этому учил ее, чтобы потом пойти вместе с ней на медведя? Конечно, она не смогла подняться по стене быстрее меня, но, когда я залез наверх первым и протянул ей руку, она подтянулась с большим знанием дела.

– Осторожнее, – предупредил я ее шепотом, когда мы подобрались к самому верху стены Капулетти. – Здесь…

– Я знаю, – прошипела она немного раздраженно, а я улыбнулся ей сверху вниз и предложил ей руку.

Когда она оказалась рядом со мной в том единственном, покрытом плющом уголке, где не было отравленных лезвий, то лишь слегка пошатывалась от усталости. Я занял устойчивую позицию, взял ее за руки и медленно спустил вниз, на землю, в дальнем темном уголке сада.

– Сумеете залезть на свой балкон? – спросил я ее шепотом, и она посмотрела наверх – в лунном свете лицо ее казалось холодным и спокойным – и кивнула.

Я попытался придумать что-нибудь на прощание, что-нибудь другое, не то, что рвалось у меня с языка, – и не нашел ничего лучшего, чем довольно сухое и безличное:

– Будьте очень осторожны.

И все равно я чувствовал, что голос выдал меня с потрохами.

– И вы, – сказала Розалина мягко, почти нежно. Потом она улыбнулась мне беззаботной и бесстрашной улыбкой – и быстро полезла на свой балкон.