Принц воров

— Ну, мало ли кто что в первый раз делает, — философски заметил Корсак. — Я вот, к примеру, впервые в такой компании, а что делать? Кто-то крестьянина в первый раз в жизни за курицу режет, кто-то евреев в топку загоняет.

— Не надо здесь этой коммунистической пропаганды, Корсак, — просипел Червонец, не сводящий взгляда с разрываемой могилы, — тебя все равно не поймут.

— Я не коммунист. Уж не знаю — к сожалению ли или к счастью… Что там, бродяга?

— Мать-перемать! — дал петушка голосом один из копальщиков, вскакивая и отбегая в сторону. — Что это, мать вашу?!

— Это? — уточнил Корсак, подступая к могиле. — Это голова, как и положено. Если копать дальше, появятся плечи. Потом грудь. И все это будет по-прежнему обернуто в ковер.

— Их что, стоя хоронят, что ли? — обомлел кто-то из наблюдавших.

— Сидя! — усмехнулся Слава. — Дайте мне кто-нибудь нож.

— Зачем? — переполошился один из тех, кто был свидетелем казни консервной банкой.

— Распорю ковер и найду у покойника лицо. Мусульман хоронят сидя, усаживая лицом на восток. Если не хотите дать мне нож, тогда распорите ковер сами.

Ни слова не говоря, Червонец со спины подошел к Ярославу, и тот услышал характерный лязг вынимаемой из ножен финки. Тот лязг, который переворачивал его душу перед выходом в разведку.

Склонившись над могилой, Корсак несколькими движениями разрезал плотный ковер и отвернул его в сторону. В лицо ему заглянула смерть — ощерившийся череп, сияющий при свете спичек, как бильярдный шар.

— Останусь жив, — пообещал кто-то за Славиной спиной, — весь храм у себя дома на Черниговщине уставлю свечками. Батюшка спросит — зачем, я отвечу, что косую видел.

Через пять минут дело было сделано. Всем группам были поставлены четкие задачи по ориентирам на местности с запретом не пропускать на своем участке ничего и не забредать на чужие.

Червонец брел за Корсаком, касаясь руками покосившихся оградок. Дыхание его было размеренным и спокойным, и в дыхании этом никак не чувствовалось желания человека стать обладателем клада. Так зарытые в землю или даже спрятанные в чужую могилу сокровища не ищут. Что-то у Червонца на уме…

— Скажи мне, Корсак, — услышал за спиной Ярослав, — где бы ты спрятал золотишко, если бы был на месте Святого?

Не оборачиваясь, Слава усмехнулся:

— Трудно ответить. Мне невозможно представить себя закапывающим награбленное. И потом, думать мозгами Святого я не могу.

— А все-таки? — настаивал Червонец. — Мозги мозгами, но гены-то… Гены-то у вас одни, пан Домбровский. Гены никуда не спрячешь! Вот, смотри, подходящая могилка! А надпись какая?.. «Упокой господь душу твою, чистую и безгрешную…» Святая простота, а? Кто в этом склепике решится золото искать, кровью омытое?

— Не знал, что ты знаком с законами генетики, — прислушиваясь к звукам вокруг, Корсак натянуто улыбнулся, продемонстрировав вору преимущество здоровых белых зубов над золотыми. — Ну да ладно. Попробуем. Будь у меня такая необходимость, я нашел бы самый неухоженный склеп, с одной из самых старых дат смерти погребенного. Это обстоятельство укажет мне на то, что могила заброшена и родственники, даже если таковые у усопшего имеются, забыли о нем. Склеп я выбрал бы самый неприметный, чтобы он не бросался в глаза. Хорошо, если рядом с ним будет провалившаяся могила — люди суеверны, они боятся могил и трупов, обходят их стороной, хотя бояться нужно, конечно, живых… Что еще… Я обязательно прибрал бы по минимуму оградку и склеп, положив букет свежих цветов.

— Это зачем? — не удержался от удивления Червонец.

— Чтобы удержать любопытных с такой же логикой, как у меня. На могиле признаки присутствия близких — значит, могила не заброшена. А зачем туда забираться и что-то искать в склепе, если вокруг сотни таких же, но давно забытых? — Сделав несколько резких шагов в сторону, Корсак положил руки на высокую оградку, очерчивающую крошечный периметр заросшего бурьяном склепа. — Чем не подходящий для меня схрон?

«Бойтесь оцезариться, полинять. Оставайтесь простымъ, добрымъ, чистымъ, степеннымъ врагомъ роскоши, другом справедливости, твердымъ в исполненiи долга. Жизнь коротка…» — было высечено на склепе. Прочитал это и Червонец.

«Как удивительно, — подумал про себя Слава. — По просьбе убийцы и разбойника я выбрал для схрона награбленного склеп, в котором покоится прах одного из честнейших людей Петербурга. Такое нравоучение не могло быть начертано на могильном камне крохобора и душегуба. Покойный, конечно, жил в Петербурге, поскольку в склепе чувствуется тонкость линий и работа мастера, недоступные каменотесам провинции. Он был достаточно богат, чтобы быть похороненным близ столицы, однако похоронен тут либо во исполнение его последней просьбы, либо будучи в опале. Последнее вернее, потому как в надписи кричит протест…»

— Ладоевский Эрнест Александрович, — прочитал имя усопшего Червонец. — Ладно, пошли дальше…