Принцип Талиона

– Заканчивай этот цирк. Убей их всех, как собиралась, и покончим с этим, – жестко говорит он. – Я хочу вернуть себе свою Кристину. Ту, что встретил подростком в грязной подворотне на окраине Гамильтона. Ту, что стреляла лучше нас всех, ту, которая была безрассудно бесстрашной и умела улыбаться, как никто и никогда. Я давно уже не видел твоей улыбки. С тех пор как мы переехали в этот гребаный город, ты сама не своя. Ты стала жестче, безжалостней, в погоне за отмщением ты перестала ценить человеческую жизнь. Да, мы тоже не ангелы, но криминальный бизнес не бывает без жертв, это не мы придумали. И все эти люди знают, на что идут. А сколько уже невинных людей погибли по твоей вине, по идиотской прихоти? Просто так… Сколько еще их будет?! Хватит, Кристина. Мне осточертела твоя вендетта и достали твои истерики. Эти люди причинили тебе боль, так уничтожь их, и валим отсюда.

Он смотрит на меня долгим пронизывающим взглядом, словно пытается понять, дошел ли до меня смысл его слов. Я медленно киваю, и он быстрыми шагами выходит из комнаты и взбегает по лестнице на второй этаж. А я остаюсь стоять посреди гостиной, оглушенная и раздавленная. Только что мне представился шанс взглянуть на себя со стороны. И мне определенно не нравится то, что я в себе увидела…

Его обвинение "сколько уже невинных людей погибли по твоей вине?" стучит у меня в голове. Я вспоминаю двух слуг, сгоревших в загородном доме Вайнштейнов, который я подожгла собственными руками. Застреленный мной охранник в служебном помещении Фонда. Шестилетняя девочка, на которую наехал Виктор на своем джипе, с тормозами которого я тоже поколдовала собственноручно. Она выжила, но на всю жизнь останется инвалидом. А в фитнес-клубе никто не пострадал только потому, что полиция вовремя обезвредила бомбу. Список жертв был бы внушительным.

И все ради чего?!

Сделав шаг, я без сил опускаюсь на диван и, откинув голову на спинку, невидящим взглядом таращусь в потолок.

Ну и что ты будешь делать, Кристина?..

Глава шестая. По праву рождения…

Остановившись перед съездом к хорошо знакомому белоснежному дому, я заглушаю мотор Мерседеса и какое-то время сижу в тишине. Решение приехать сюда было спонтанным, и я все еще не могу решиться.

Минут десять я не двигаюсь и ни о чем не думаю, тупо пялясь на потухшую приборную панель, но потом все же заставляю себя выйти из машины, бесшумно закрываю дверь и шагаю к крыльцу стилизованного под старинную усадьбу дома. Без труда проникаю внутрь его через небольшое прямоугольное окошко цокольного этажа, выходящее на задний двор, и уже через минуту вхожу в холл через потайную дверь – со стороны первого этажа найти ее непросто. Время уже далеко за полночь и я сразу поднимаюсь наверх, полагая, что застану хозяйку дома в ее спальне. Вряд ли она спит, но и находиться внизу для нее сейчас невозможно. Правда, в прихожей уже никаких следов вечернего инцидента, даже пропитавшийся кровью ковер успели заменить на новый, но ей это наверняка служит слабым утешением.

Я отворяю дверь в спальню – на втором этаже их несколько, но после месяцев слежки я точно знаю, какая мне нужна, – и осторожно вхожу. Викки действительно не спит и реагирует на мое нахальное вторжение почти спокойно.

– Пришла еще кого-нибудь пристрелить? – спрашивает с издевкой, хотя голос не повышает.

– Я подумала, – отвечаю я, игнорируя нетеплый прием, – что тебе будет легче принять решение и понять мои мотивы, если я расскажу тебе правду. Мою правду.

Она смотрит на меня одновременно и с интересом, и с сомнением. Но сомнения во взгляде, конечно, несравнимо больше. И это нормально – я тоже сильно сомневалась, что существуют причины, которые, будь я на ее месте, будь я любимой дочерью добропорядочного отца, могли бы убедить меня, что он достоин смерти. Но и ее интерес я тоже понимала – знать, чем же отец заслужил такую ненависть совершенно чужой девушки, и любопытно, и может быть полезно. Вдруг узнав причину, ей удастся решить мою проблему и спасти отца.

Но мою проблему невозможно решить. Уже невозможно.

– Сколько тебе лет, Викки? – резко спрашиваю я, прерывая свое мысленное лиричное отступление.

– Девятнадцать, – отвечает она растерянно, не ожидая вопроса из разряда анкетных.

– Аха. Через месяц исполнится двадцать, – "если доживешь", добавляю я мысленно, хотя и сама уже в это не верю, и спешу ответить на ее немой вопрос, не сумев погасить раздражение в голосе. – Нечего удивляться. Я была бы дурой, если бы затеяла все это, не изучив вас, ваш уклад жизни, круг общения и прочее…

Она явно смущена своей наивностью.

– Я знаю о тебе абсолютно все, вплоть до того, какой степени прожарки стейк ты любишь. И да, в каком виде предпочитаешь яйца, – добавляю, верно расценив ее реакцию на мои слова.

Я тоже смотрела этот фильм.

– Я все про тебя знаю, – повторяю я, подходя ближе и склоняясь над ней. – А вот ты знаешь, что вы с Робертом не единственные дети доброго доктора Вайнштейна?