Принцип воина

Раб кинул Тане пару сандалий из грубой кожи, которые девушка быстро надела. Потом, повинуясь знакам старухи, поднялась и двинулась к выходу. Кимора пошла впереди, а раб замыкал процессию. Они снова вышли во двор и пересекли его. Таня наслаждалась теплым воздухом, остывающим после дневной жары. Как мало надо человеку, чтобы почувствовать себя счастливым!

Старуха ввела Таню в дверь, очень похожую на ту, которая открывала вход в узилище. Но лестница за ней вела наверх. Раб остался во дворе.

– Это женская половина, – пояснила старуха. – Мужчины могут входить сюда только с особого разрешения, хозяина или моего, и по крайней необходимости.

Они поднялись на второй этаж, прошли несколько шагов по узкому коридору с окнами во двор. С другой стороны в коридор выходило несколько дверей с засовами. Старуха открыла одну из них. За ней оказалась достаточно большая комната. Напротив двери находилось небольшое зарешеченное окно, выходящее в сад с высокими фруктовыми деревьями. Слева стояла деревянная лежанка с тонким тюфяком, маленькой подушкой и грубым покрывалом. Рядом с топчаном – грубо сколоченный столик, на нем – керамический кувшин, стакан и миска с фруктами. В правой стене находилась еще одна дверь. Когда старуха распахнула ее, Таня увидела небольшое помещение с ванной, ночным горшком, большой бочкой воды с черпаком, рядом с которой стояла бутыль с маслом. На стене висело полотенце.

– Помойся и поешь, – проговорила старуха. Таня стянула тунику и залезла в ванну. Старуха помогла ей смазаться с ног до головы маслом из бутыли, а потом принялась поливать теплой водой. Таня мылась не без удовольствия. После всех перипетий этого страшного дня ей казалось, что она смывает не только грязь улиц Heca, но и всю мерзость, через которую ей пришлось пройти сегодня.

Помыв невольницу, Кимора подала ей полотенце, а потом тунику.

– Поешь и ложись спать, – прошамкала она, направляясь к выходу. – Завтра у тебя тяжелый день.

– Меня будут продавать? – испуганно спросила Таня.

– Нет, – покачала головой старуха. – Господин сказал, что ты недостаточно красива, чтобы просто выставить тебя на аукцион. Он сказал, что тебя будут обучать, прежде чем продадут. Это поднимет твою цену.

– Чему обучать? – Тане почему-то стало обидно, что ее не признали достаточно красивой для аукциона. Она привыкла всегда и везде считаться первой красавицей и, как любая женщина, болезненно воспринимала даже очень редкие замечания о несовершенстве своей внешности. Но сейчас быть признанной «рабыней, недостаточно красивой для аукциона», было вдвойне досадно.

– Не знаю чему, – пожала плечами старуха. – Зависит от того, кому он захочет продавать тебя. Может, тебя будут обучать прислуживать за столом в богатых домах. В нашей стране это особое искусство, варварка. Может, обучат искусству любви, для публичного дома. Здешние проститутки знают такие трюки, о которых вы и не подозреваете в ваших лесах. Ну а может, будут просто учить работе на кухне. Господин в свое время решит. А ты пока поешь и отдохни. Ты теперь рабыня и от тебя больше ничего не зависит. Покорись своей судьбе.

Таня поджала губы и отвернулась. До ее слуха донесся звук запираемого снаружи засова. Несколько минут девушка стояла, не двигаясь, снова переживая свое унижение и ужасаясь предположениям старухи, а потом бросилась в комнату, упала на лежанку и разрыдалась.

Успокоиться ей удалось не скоро. Но чувство голода напомнило о себе слишком настойчиво. Она съела несколько фруктов и запила их сильно разбавленным противным вином из кувшина. После всего случившегося Тане казалось, что она вообще не сомкнет глаз. Однако вскоре она почувствовала, что ее непреодолимо тянет в сон. За секунду до того, как провалиться в беспамятство, она подумала, что вкус вина напомнил ей привкус еды, которую приготовил Ставр вчера вечером.

Спала Таня без сновидений и проснулась как-то сразу. За окном уже вовсю ярко светило солнце и пели птицы. На столике возле кровати девушка обнаружила полный кувшин с разбавленным вином и новую миску с фруктами. Некоторое время она пребывала в нерешительности, а потом, подумав, что усыплять ее перед обучением нет никакого резона, быстро позавтракала и пошла умываться.

Закончив утренний туалет, она вернулась в комнату и остановилась у окна, разглядывая порхающих в саду попугаев. На душе у Тани скребли кошки. Сейчас, как никогда, она себя чувствовала одинокой и беззащитной, оставшейся один на один с могущественными врагами. «Даже птице в клетке лучше, – подумала она. – У нас у обеих нет шансов на освобождение. Но от той, по крайней мере, хотят только того, что она сама любит – песен. А во что хотят превратить меня?»