Ланни продолжал мысленно говорить: «Она действительно восхищается Херстом, она восхищается всеми людьми, которых я презираю! Это безумие». Но в то же время его кровь продолжала говорить, что было бы приятно обнять Лизбет. И что действительно было очень жестоко этого не делать. Мятежная кровь продолжала вопрошать: «Ты чего, дьявол?» И у Ланни не было убедительного ответа. У дам была вечеринка, и Лизбет хотела, чтобы он остался и танцевал с ней. На его взгляд пришли слова какого-то старого английского драматурга: «Время танцев для меня закончилось». Но он не сказал этих слов девушке. Он сказал ей, что у него неотложные дела для отца, и они так же неотложны для дел ее отца.
На следующее утро он сел в свою машину и направился на север в холодный ветер, который становился всё холоднее. По дороге он сказал себе, что больше никогда не вернется в
VII
Начался очередной поединок в сердце, или в голове, или в душе, или в том, что находилось внутри агента президента. У него были обязанности. Но все они были ничем перед его желанием рассказать Лорел Крестон о своих недавних приключениях. Она была человеком, который действительно должен был их услышать и переложить их в маленькие язвительные скетчи. Не Сан Симеон. Нет, Ланни решил, что он должен взять у неё обещание не писать о нём. Но голливудские каскадеры и всадники полынных прерий, организованные в кавалерийский отряд для вытеснения евреев из Бойл-Хейтса [26]
— это было бы настоящим материалом для тонкой насмешки Мэри Морроу.Ланни позвонил по телефону и пригласил ее на обед в другом малоизвестном кафе, а затем на автомобильную прогулку. Он завернул её в плед и увёз ее на восточную сторону Гудзона, осматривать отвесные скалы его берегов. Он описал два свои гораздо более длинные путешествия, от которых он получил массу впечатлений, но не упомянул, кого он взял в спутницы в своём воображении, с или без церковного благословения. Он рассказал о различных голливудских вечеринках. О Луэлле Парсонс, пытающейся быть одновременно царственной и женственной. О майоре Хьюзе, частично глухом и совершенно безжалостном, разъяренном против красных и в равной степени против параномальных исследователей. Он отрицал Ланни реальность даже гипнотизма, и сказал несколько грубо, что все это чистое мошенничество. Также на вечеринке был Сесил де Милль, которому удалось совместить роли голливудской секс-звезды с ранними христианскими мучениками и Десятью заповедями.
Лорел была в восторге, как он и предвидел. «Не возражаете, если я сделаю заметки?» — спросила она, и Ланни сказал: «Конечно, нет». Так она совмещала удовольствие с бизнесом, что ее сопровождающий делал с тех пор, как он заработал свою первую тысячу долларов в качестве секретаря-переводчика одного из американских советников на мирной конференции 1919 года.
Они ехали и ехали, что значило еще несколько километров для человека, который только что проехал пять тысяч километров меньше, чем за неделю? Они проехали через город Поукипзи и в настоящее время были на широкой асфальтированной дороге, обсаженной старыми деревьями, теперь лишенных листьев. «Вы въезжаете в Крум Элбоу», — сказал Ланни, и когда она спросила: «Что это?» он сказал ей: «Летний Белый дом нашей страны, но сейчас он не занят».
На входе находилась часовая будка и два дежурных солдата, потому что это было военное время, хотя оно и не было объявлено. Ланни не сказал: «Я был там», и Лорел не спросила. Он подумал: «Разве она не догадалась, на кого он работает? Ему послышался вопрос догматического майора Хьюза: «Если что-то есть в вашем телепатическом мусоре, как вы могли бы сидеть рядом с ней с мыслями об этой тайне, и она не получала намека на это?» Как, действительно!
Было темно, прежде чем они вернулись в Нью-Йорк, поэтому они остановились на ужин. Когда он доставил ее только в окрестности ее квартиры, она поблагодарила его за восхитительное время, а агент президента уехал с мыслью:
VIII
Первой обязанностью агента президента было доложиться Бальдуру Хайншу, что он и сделал на следующий день. Представитель немецких пароходных линий был очень взволнован и пригласил Ланни в свою квартиру. — «Мы можем спокойно поговорить здесь».