Приоткрытая дверь

Он просто внезапно, приходя домой, выбирал нужные тряпочки, пуговицы или заворачивал по дороге в магазин, чтобы купить шплинты или стеклянные глаза. Садился и начинал шить без выкройки, на глаз. Постепенно в голове складывался четкий образ, и дело шло веселее. А потом приходил тот, кому предназначалась игрушка.

Иногда шил непрерывно, буквально всегда и везде, даже ночью вставал. А иногда проходили месяцы, и он не притрагивался ни к игле, ни к спицам.

Бывало, что у него что-то не получалось. Халтура, брак. Он в раздражении отшвыривал уже сшитое, потрошил, швырял в корзину обрезки. А потом доставал обратно и дошивал, злясь на себя, негодуя. Забрасывал готовую уродскую поделку в самый дальний угол.

И за этими уродцами все равно приходили.

Какая-то маленькая девочка. Он уже не помнил подробностей (как всегда). То ли дочь знакомых, то ли соседка. Вытащила из корзины жалкое подобие обезьянки, расцеловала. Перекошенная физиономия, страшнюшка, обезьяна-зомби рядом со свежим, светленьким, хорошеньким детским личиком выглядела особенно устрашающе. Мама (кажется, это была все же мама ребенка) недоуменно пожала плечами. Он, конечно, подарил просто так. А потом на телефон пришли деньги. С комментарием: «Спасибо». Не стал вникать.

Среди ночи поднялся, соорудил что-то непонятное. В народном стиле, примитив. Не то ворона, не то коряга, не то старуха. Беспокоила его.

Может, потому что, вопреки привычке или, если хотите, традиции, не вложил в это никакого подобия сердца. Всегда же из красной тряпочки вырезал, чисто символически. Но не теперь. Несколько раз порывался распороть немного по шву и всунуть, но отчего-то не смел.

Беспокоило.

Он был готов уже сам искать, кому она предназначалась. Носил бы с собой, толкался в транспорте, в магазинах – и прислушивался бы. Но потом пришел человек. Как же так, он не запомнил, кто пришел! Так быстро забыл. Что сказал: для себя? В подарок? В подарок себе?

В любом случае он был рад, что в его доме этого больше нет.

Прислушивался к себе. Ничего.

Когда уезжал на море, на всякий случай прихватил дорожный швейный набор. И каждый вечер радовался, что днем напрочь забывал о шитье.

Глава 35

Раздался звонок в дверь. Потом еще один. Мне совершенно не хотелось идти открывать. Но, судя по всему, больше было некому. В Люли-ной комнате надрывалась музыка. Человек вообще не считал нужным реагировать, если его напрямую это не касалось.

Я, раздраженно бормоча, по дороге включив свет в прихожей, не спеша подошла к нашей входной двери и, отперев, распахнула. В предбаннике стоял какой-то незнакомый старик. Свет был выключен, а общая входная и соседская дверь были закрыты.

– Здрасьте, – машинально сказала я с недоумением.

Объясню свое удивление. В общий тамбур никак нельзя попасть постороннему, если у него нет ключей и если ему не открыли мы или соседи. Из предбанника могут звонить только из соседней квартиры, поэтому нет нужды предварительно спрашивать: «Кто там?»

Потому и глазка в двери, ведущей непосредственно в квартиру, нет. Они вообще, эти двери, как межкомнатные, одним ударом ноги вышибаются. Никто, правда, так не делал, но теоретически можно. Папа говорил.

С соседями мы дружим, поэтому от постороннего вторжения укреплена только общая входная дверь, выходящая непосредственно в подъезд, на лестничную клетку. Значит, старик пришел от соседей. Непонятно только, зачем закрыл за собой дверь и почему не включил свет. Стоять в полной темноте в таком маленьком замкнутом пространстве не здорово.

– Вы к кому? – спросила я, потому что старик молчал.

Невысокий такой, коренастый. Лицо смутно знакомое, не очень приятное. В какой-то серой рубашке навыпуск. Штаны спортивные, что ли, на коленях пузыри. Что на ногах – я не успела рассмотреть.

И тут лицо старика внезапно исказилось не то гневом, не то злобой. Неожиданно и страшно. И он заорал мне прямо в лицо хриплым, глухим голосом. Просто заорал: «А-а-а-а!»

Вообще не думая, я захлопнула дверь прежде, чем он успел сделать шаг вперед, и заперла на два оборота. Он там продолжал стоять в полной темноте и орать.

Да он какой-то ненормальный! Как он попал к нам в предбанник? Где соседи? Что ему надо?

– Люля! – крикнула я. Голос жалко сорвался. Я кашлянула и позвала погромче и более твердо: – Тетя Юля!

Пусть безумный старик знает, что я дома не одна. Мало ли какая эта тетя. Может, мастер спорта по сумо!

Только вот моя тетка не откликалась. За дверью чуть притихший безумец с новой силой заорал. Может быть, она забыла выключить музыку, а сама умотала? С ней такое бывало. Нет же, она должна быть дома: Люлины ботинки виднелись в стойке для обуви, а вот домашних тапочек не было.

– Убирайтесь! – тоже что есть силы крикнула я. – Я вызову полицию!

Но почему-то вместо того, чтобы снять трубку с нашего раритетного аппарата и исполнить угрозу, я метнулась к шкафу, выдвинула нижний ящик с инструментами и достала молоток. На случай, если вдруг страшный старик станет ломиться в дверь.

Но он просто там орал. Просто орал. Это было невыносимо! Мне захотелось плакать.