Читаем Присяга простору полностью

Когда-нибудь опять, над Севером,

тобой не узнанный, Печора,

я пролечу могучим селезнем,

сверкая перьями парчово.

И ты засмотришься нечаянно

на тот полет и оперенье,

забыв, что все это не чье-нибудь—·

твое, Печора, ода репье.

И ты не вспомнишь, как ты прятала

меня весной, как обреченно

то оперенье кровью плакало

в твой голубой подол, Печора...

1963

БАЛЛАДА

О

МУРОМЦЕ

Он спал, рыбак. В окне у ж е светало.

А он все дрых. Багровая рука

с лежанки на иол, как весло, свисала,

от якорей наколотых т я ж к а.

Русалки, корабли, морские боги

качались на груди, как на волнах.

Торчали в потолок босые ноги.

Светилось «Мы устали» на ступнях.

153

Рыбак мычал в тяжелом сие мужицком,

и, вздрагивая зябнуще со сна,

вздымалось и дышало «Смерть фашистам!»

у левого, в пупырышках, соска.

Ну а в окне з а р я росла, росла,

и бубенцами звякала скотина,

и за плечо жена его трясла:

«Вставай ты, черт... Очухайся — путина!»

И, натянув рубаху и

штаны,

мотая головой, бока

почесывая,

глаза повинно пряча

от жены,

вставал похмельный

муромец печорский.

Так за плечо трясла его жена,

оставив штопать паруса и сети:

«Вставай ты, черт... Очухайся — война»,

когда-то в сорок первом на рассвете.

И, принимая от нее рассол,

глаза он прятал точно так, повинно...

Но встал, пришел в сознанье, и пошел,

и так дошел до города Берлина...

1903

Все, что дарит нам природа, — не случайно.

Так поклонимся земным поклоном ей.

В ней прекрасная задумчивая тайна,

возвышающая нас, ее детей.

Не случайно джунгли спящие стрекочут,

не случайно шелестит речная гладь.

Так глядит на нас природа, будто хочет

что-то важное глазами рассказать.

Не случайно утром вспыхивают росы

светляками на ладонях у листвы.

Так глядит на нас природа, будто просит

нашей помощи, защиты и любви.

154

Отчего, куда вы так бежите, звери,

мзбёгаясь по тропинкам потайным.

Вы бежите, людям, видимо, не веря.

Понимаю, есть за что не верить им.

Озабоченно стучит природы сердце:

птиц все меньше, в мертвых реках рыбы

Исчезают звери столькие от зверства

к ним, ничем не заслужившим этих бед.

Исчезают от винчестеров, капканов...

Люди добрые, с какой такой поры

превратились вы в недобрых великанов?

Великаны настоящие добры.

Берегите эти земли, эти воды,

д а ж е малую былиночку любя.

Берегите всех зверей внутри природы,

убивайте лишь зверей внутри себя!

1973

КАТЕР СВЯЗИ!

Не начиналась навигация

и ожидалась много позже,

а письма с просьбами, наказами

л е ж а л и грудою на почте.

А там рыбацкие каракули

уплыть напрасно порывались,

корили, жаловались, плакали,

в любви неловко признавались.

Напрасно лайки перед волнами,

глазами рыская в тумане,

нЗ днищах лодок перевернутых

лежали серыми холмами.

Но, словно призрак, что пригрезился

в томительном однообразье,

155

седыми мачтами прорезался

обледенелый катер связи.

Он был заезженный, злмурзанпый,

но д л я рыбацкого селенья

звучало самой лучшей музыкой

его простудное сипенье.

II, нам конец на берег выкинув,

таскали молча, деловито

матросы, мрачные как викинги,

в мешках дерюжных души чьи-то.

И катер вновь пошел намаянио,

бортами льды ломая трудно,

а я среди мешков наваленных

л е ж а л в его промозглом трюме.

Я всею мечущейся совестью '

ответ выискивал в мученье:

«А что же я такое, собственно,

и в чем мое предназначенье?.

Неужто я — лолчонка утлая

и, словно волны, катят страсти,

швыряясь мной?» Но голос внутренний

мне отвечал: «Ты — кагер связи.

Спеши волнами разъяренными,

тяжелый от обледененья

меж всеми, льдом разъединенными

и ждущими объединении.

Еще начала навигации

придется ждать, пожалуй, долго,

но ты неси огни негаснушие

соединительного долга.

И пенной жизнью, как Печорою,

сквозь все и льдины и норд-весты

вези в себе мешки почтовые,

где безнадежность и надежды.

156 ,

По помни, спои гудок надсаживая,

что, лишь утихнут непогоды,

пройдут водой, уже не страшною,

взаправдашние пароходы.

И рыбаки, привстав над барками,

на них смотреть, любуясь, будут

и под гудки холено-бархатные

твои сиплый голос позабудут. .

Но ты, пропахший рыбой, ворванью,

не опускай понуро снасти.

Ты свое дело сделал вовремя —

и счастлив будь. Ты — катер связи».

Так говорил мой голос внутренний,

внушая чувство вещей ноши,

и был я весь какой-то утренний

среди печорской белой ночи.

Я не раздумывал завистливо

про чью-то жизнь среди почета,

а был я счастлив, что зависело

и от меня па свете что-то.

И сам, накрытый чьей-то шубою,

я был от столького зависим,

и, как письмо от Ваньки Жукова,"

дремал на грудах прочих писем.

1963

БЛЯХА-МУХА

Что имелось в эту ночь?

Кое-что существенное.

Был поселок Нельм и н Нос

и была общественность.

Был наш стол уже хорош.

Был большой галдеж.

Был у нас консервный нож

н консервы тож.

Был и спирт, как таковой,

наш товарищ путевой

с выразительным эпитетом

и кратким: «Питьевой».

Но попался мне сосед

до того скулежный,

на себя,

на белый свет,—

просто невозможный.

Он всю ночь крутил мне пуговицу.

Он вселял мне в душу путаницу:

«Понимаешь, бляха-муха —

невезение в крови.

У меня т а к а я мука —

хоть коровою реви.

Все нескладно, все неловко.

В жизни форменный затор.

Я мотор купил на лодку —

в реку плюхнулся мотор.

Надо мной смеются дети.

От меня страдает план.

Я в Печору ставлю сети —

их уносит в океан.

Перейти на страницу:

Похожие книги

В Датском королевстве…
В Датском королевстве…

Номер открывается фрагментами романа Кнуда Ромера «Ничего, кроме страха». В 2006 году известный телеведущий, специалист по рекламе и актер, снимавшийся в фильме Ларса фон Триера «Идиоты», опубликовал свой дебютный роман, который сразу же сделал его знаменитым. Роман Кнуда Ромера, повествующий об истории нескольких поколений одной семьи на фоне исторических событий XX века и удостоенный нескольких престижных премий, переведен на пятнадцать языков. В рубрике «Литературное наследие» представлен один из самых интересных датских писателей первой половины XIX века. Стена Стенсена Бликера принято считать отцом датской новеллы. Он создал свой собственный художественный мир и оригинальную прозу, которая не укладывается в рамки утвердившегося к двадцатым годам XIX века романтизма. В основе сюжета его произведений — часто необычная ситуация, которая вдобавок разрешается совершенно неожиданным образом. Рассказчик, alteregoaвтopa, становится случайным свидетелем драматических событий, разворачивающихся на фоне унылых ютландских пейзажей, и сопереживает героям, страдающим от несправедливости мироустройства. Классик датской литературы Клаус Рифбьерг, который за свою долгую творческую жизнь попробовал себя во всех жанрах, представлен в номере небольшой новеллой «Столовые приборы», в центре которой судьба поколения, принимавшего участие в протестных молодежных акциях 1968 года. Еще об одном классике датской литературы — Карен Бликсен — в рубрике «Портрет в зеркалах» рассказывают такие признанные мастера, как Марио Варгас Льоса, Джон Апдайк и Трумен Капоте.

авторов Коллектив , Анастасия Строкина , Анатолий Николаевич Чеканский , Елена Александровна Суриц , Олег Владимирович Рождественский

Публицистика / Драматургия / Поэзия / Классическая проза / Современная проза