Прислужник своего «Естества»

Автоклавы, криокамеры и холодильники — устройства электронно-механические. То есть — там есть и платы с электроникой, и механические детали. Движущиеся и трущиеся друг о друга. А кремниевые подложки плат — не вечны. И подвержены старению. И коррозии. Вот скажите мне, доктор — есть у вас заводы или лаборатории, где могли бы такие платы, и их начинку — воссоздать? Не говорю уж о — построить новые? Микросхемы, транзисторы, реле, конденсаторы, и прочее в этом же духе? А-а, пардон: я понял. Вы и названий таких не слыхали! Но вы же — доктор? Вы чините людей, а техники — технику. Но всё-таки — как? Только — правду. Ваше мнение. Смогут они? В-смысле — ваши учёные и техники?

— Ну… — Доктор нахмурилась, снова уставившись в стену, но взяла себя в руки, и снова занялась рукой лежавшей перед ней рядовой, — Мне кажется, всё же — нет.

— Хорошо. А крионасосы — ну, те, которые охлаждают ваш — вернее, Андропризона! — реактор — у вас где-нибудь производят?

— Н-нет.

— А урановые стержни взамен выгоревших кто-нибудь изготовляет?

— Нет. И вообще: чего вы до меня докопались?! Я — врач! И знаю только свой, узко-специализированный, участок работы! А для реактора, крионасосов, и прочей машинерии — есть инженеры. Механики. И техники!

— Вот-вот. Узкоспециализированный работник. Тогда ответьте мне, как, как раз — медицинский работник: много новых инструментов вы (Ну, вернее, ваши «светила»!) создали, или выдумали за эти пятьсот лет? А сколько приборов для лучшего обслуживания, или диагностики? А какие новые виды операций освоили? Например, на мозге? И какие, и в каких журналах, статьи про новые достижения медицины — вы читали?

— Ну… Я… Не мешайте мне, чёрт вас подери, работать! — доктор Джонс явно снова вышла из себя, — Я так никогда не закончу!

— Хорошо. Можете не отвечать. Я и из вашей эмоциональной вспышки могу сделать нужные выводы. Например, такие.

Медицинских журналов у вас не выпускается. За отсутствием материала. И учат вас по учебникам, которые переиздаются без изменений и дополнений все пятьсот лет. Перетираете вы всё старое наследие, медленно, но неотвратимо, сползая ко временам и оборудованию, которое применяли ещё Пирогов, и Гиппократ. А когда кончатся запасы антибиотиков, анальгетиков, и прочих «продвинутых» лекарств — вы скатитесь вообще ко временам, когда все болезни лечили травами. Да пилами — просто удаляя заражённую сепсисом конечность. Позабыв про скальпель и наркоз.

— Вы, вы… Просто невозможны! — доктор сжала кулачки так, что они побелели, — Убирайтесь прочь из операционной, и не смейте мне больше мешать!

— Я отсюда не «убирусь», как вы изволили выразиться, уважаемая. Я должен видеть, что все ремонтируемые вами бойцы — в поле моего зрения, и не замышляют против меня и моей команды новых провокаций и поползновений. Ну а не мешать вам… Я просто отвечал на ваши вопросы. И могу и помолчать.

— Вот-вот! Помолчите! И я смогу быстрее и качественней сделать свою работу! Которой училась с семи лет! Плюс десять лет высшего! И практики у меня — ещё тридцать!

— Я так рад за вас, доктор. Но не смею мешать. Кстати — надумаете — всегда можете попроситься в мою команду. В Семью не приму, а вот несколько должностей наложниц ещё свободны!

Взгляд, которым его наградили, как раз и назывался в его времена «дыропрожигающим». Но на Андрея должного впечатления не произвёл. Он продолжал всё в той же расслабленной позе подпирать плечом косяк двери. Его женщины тоже помалкивали, переглядываясь, и, очевидно, получая удовольствие от того, как их Альфа-самец и муж одержал моральную победу над доктором.

Доктор Джонс, оглядев и их довольные лица, тяжко вздохнула. Подкатила глаза к потолку. Очевидно, это должно было означать, что она вынуждена подчиниться обстоятельствам. Женщина посмотрела на свою помощницу. Сказала:

— Сестра Дженифер. Уберите, пожалуйста, эти обрезки, сестру Либкнехт перетащите на пол, вон в тот угол. Там у нас будут «починенные».

И давайте следующую пациентку!

Тех, кто не мог дойти сам, команда Андрея до его бывших апартаментов довела.

Сейчас с ними была и сестра Оранха Санчес — её привезли в каталке, которая в Андропризоне, к сожалению, на ходу осталась одна. Андрей мог бы высказаться и по этому поводу, но увидев сердитый взгляд доктора Джонс, предпочёл просто выразительно на неё посмотреть. А ведь каталки-коляски — не реактор! Уж их-то — можно было бы починить!

Рядовые, как и сержант Мохорич, и старший сержант Санчес, предпочитали теперь гордо помалкивать. Андрей понимал их состояние, и словно насквозь видел все хитренькие и коварненькие мыслишки, типа: «Погоди, скотина такая — вот сейчас мы окажемся там, внутри, и спокойненько придумаем, как тебя, гада самоуверенного, уделать!»

Ну вот не отличаются кадровые военные, что мужчины, что женщины — оригинальностью мышления! Впрочем, всё правильно: это именно в Армии процветают понятия «стереотипы мышления». И «шаблоны поведения». Где уж тут — подключить воображение! Не говоря уж — о придумать что-то реально — оригинальное и новое.