Присоединение Грузии и было тем событием, которое наперекор расчетам природы и людей привело к неожиданному и до сих пор еще не исчерпанному циклу явлений.
Мы видели, как история навязала Грузии связь с Ираном и как, уходя от этой связи, страна эта обращалась к России. Мы видели, как до самого последнего времени смотрела Персия на Грузию; видели и то, что Россия всегда знала Грузию как православное царство, ищущее ее поддержки. Никогда Россия не считала его частью Персии.
К этим двум воззрениям на Грузию — грузино-русскому и персидскому — примыкает два ряда политических событий в дальнейшем. На почве первого рождается сперва протекторат, затем полное политическое слияние.
Европейские же державы, Англия и Франция, не знавшие Грузии, смотревшие на нее глазами Персии
[204], проглядели присоединение ее к России. А позже, с упрочением России в крае, притязание Персии на Грузию и надежда вернуть ее с помощью Франции и Англии были несбыточной мечтой. Гюлистанским трактатом 1813 г. Персия отказалась от того, что утратила уже очень давно, задолго до присоединения Грузии, от своих «прав» на эту страну, «прав» которые христианская Грузия никогда не переставала с оружием в руках отрицать и во время их силы.Для освещения многих фактов, изложенных в этом очерке, и для большего уяснения того, почему мы так мало встречались с примерами соблюдения простейших истин международного права, нелишне будет привести замечательное изложение принципов русской азиатской политики, сделанное самим Министерством иностранных дел в 1816 г. По мнению гр. Нессельроде, «отношения России к государствам и народам Азии, находящимся в этой части света у наших границ,
Но и страх перестанет быть для них сдерживающим стимулом, если явится надежда с помощью третьей державы противостоять интересам другой стороны. Поэтому-то твердо усвоен в русской азиатской политике принцип: никогда не допускать ни посредничества, ни вмешательства, ни даже добрых услуг иностранных держав и «рассматривать эти отношения, скорее, как дела домашние».
Принцип этот обратился в России в политическую аксиому, и «если имеется держава, которая наилучшим образом в состоянии понять причины, не позволяющие отступать от этой аксиомы, то это Англия, отношения которой с народами Индии представляют столько сходства и аналогии с нашими азиатскими сношениями»
[205].В данном случае речь шла о «народах Азии», враждебных России. Но нетрудно понять, что под категорию «домашних дел» отношения к Грузии подходили больше, чем что бы то ни было. Грузия была клочком Азии, «домашнее» отношение к которому усугублялось его единоверием и дружественностью.
Благодаря азиатству, православию и дружественности, дела Грузии и решались так патриархально (недаром Екатерина изъявляла грузинам «матерное» благоволение, а уполномоченные просили у императора Александра «отеческого благопризрения»).
Однако в вопросе о протекторатах разница между Англией и Россией особенно велика. Почти одновременно с присоединением Грузии в Индии усвоена и стала в больших размерах применяться система превращения независимых до того туземных государств в
Система эта, связанная с именем лорда Корнваллиса, является, конечно, разумным примирением английских интересов в Индии и неполной хотя бы независимости туземных государей. Иначе для Англии было бы немыслимо распространять власть на такое огромное и так населенное пространство Индии при ограниченности вооруженных сил и малочисленности там англичан. Россия же не могла усвоить такую систему, потому что для этого она должна была быть, во-первых, слабее, во-вторых, она слишком привыкла у себя ко всесторонним, всепоглощающим способам управления.
Соотношение сил и административные традиции России не благоприятствовали протекторатам над грузинскими владениями. Роль сюзерена никогда не нравилась России, и все феодальное, «иррегулярное» отнюдь не прельщало тех, кто прошел школу Руси Московской и Петра Великого.